morsmordre: mortis requiem
Сообщений 1 страница 9 из 9
Поделиться22023-06-30 00:35:10
|
|
Берта привыкла к восторженным взглядам и снисходительному отношению: все в ней видят лишь красивую куклу, которую интересуют одни показы магических мод и последние сплетни. Чего греха таить, - она действительно невероятно мила, пусть кровь бабки-вейлы уже не имеет влияния, да и сплетни обсудить ей только дай повод. Вот только Джоркинс совсем не дура: все ее растерянные взгляды и такие глупые вопросы - лишь идеально выверенная игра: она рано поняла, что в патриархальном обществе сильных мужчин достигнуть большего можно, будучи слабой женщиной. После гибели друга от рук пожирателей, она сначала становится информатором, а позже и вступает в орден - с каждым месяцем все больше подозрений на нового министра и Берта сделает все, чтобы вывести его на чистую воду. | Профессор МакГонагалл с высоты своих лет может похвастаться довольно широким опытом и мудрыми речами. Тяжелой работой и карьерной лестницей, которая отчасти загубила её счастливую личную жизнь, шпионажем для министерства магии, разочарованиями, да даже пушистым хвостом. Она умеет многое и до сих пор пытается дышать полной грудью. Студенты её уважают и потому, новость о том, что профессор Дамблдор будет в длительной поездке, восприняли за чистую монету. Тяжелее факт проклятия, которое убивает её наставника, восприняла сама Минерва. Она давно подозревала, что он связан с Орденом, потому сама первой пришла к Аластору Муди. Так, на плечи колдуньи легла школа и новая ноша. |
попала в орден благодаря emmeline vance | попала в орден благодаря name surname |
|
|
Кто-то мог бы сказать, что Соломон просто выходец из влиятельной семьи, но сам Огден не терпит к себе пренебрежительного отношения. Он бизнесмен, делец и настоящий ценитель хороших напитков. В шутку мужчина всегда говорил, что эти качества ему были привиты от матери – магглорожденной волшебнице родом из Израиля. Она дала ему имя, что означает «мир» и пыталась растить хорошим человеком. Но в каждом омуте, как часто говорят… Забавно, что несмотря на свой бизнес, мужчина не очень легко переносит алкоголь и напитки воспринимает скорее, как искусство. В Орден попал по приглашению, ведь любой даже самой скрытной организации нужна финансовая поддержка. | Херберт Сплин всегда был человеком принципов, потому два года назад он, не раздумывая ни секунды, отказался помогать Фенриру. Вот только оборотню это не понравилось и тот в отместку забрал себе самое дорогое, что было у целителя - его единственную дочь. Херб не видел Мелоди с ее первого полнолуния, когда девушка вырывалась из цепей, что должны были ее сдержать, но до него дошли слухи, что теперь она в стае Грейбека, которая все чаще мелькает в новостных сводках об очередном кровожадном убийстве. Его всегда бывшая такой правильной малышка просто не может быть причастной - он уверен, что ее там удерживают насильно и сделает все, чтобы ее спасти. |
попал в орден благодаря name surname | попал в орден благодаря name surname |
|
|
Пожалуй, единственная, действительно, серьёзная женщина среди своей большой семьи. Её воспитывали мама и бабушка, позже к ним присоединились тётя и младшая кузина. Дом был шумным, женщины любили слушать громко радио, кузина едва научилась летать на метле, принялась колесить по всему дому. Гестия же училась, и казалась внутренне старше своего реального возраста. Её увлекала артефакторика, те её области, которые до сих пор изучают. В портальное управление она пришла вслед за своим женихом, которого, увы, убили во время последнего налёта на Косой Переулок. В Ордене она не за идеологией, это чистая тяга к справедливому суду. Тяга к тому, чтобы найти виновника его смерти. | Данг сможет достать в этом мире все на свете, если его карманы наполнить звонкими галлеонами. Харизматичный, острый на язык, он знает, как красиво навешать лапши на любые уши, а еще он яркий показатель поговорки "как с гуся вода". Вы думали, что устаревший торшер, ругающийся на каждого подошедшего, портит ваш интерьер и его давно пора выбросить? Подарите его Флетчеру, он знает, кому его продать. Его членство в Ордене Феникса можно объяснить только тем, что диктатура Пожирателей Смерти убьет его любовь к наживе и возможность из любой беды сделать деньги. Как он сам любит повторять, у него есть долг и честь, пусть и не привычные всем остальным, да и запрятаны они где-то очень-очень глубоко в его душе. |
попала в орден благодаря name surname | попал в орден благодаря gideon prewett |
|
|
Ходят слухи, что Лоркан полувампир, но будьте уверены, что всё это просто слухи и Лори обычный, но жутко эксцентричный и стильный волшебник. Он никогда не был просто заурядным парнишей, который живёт обычной жизнью. Ему нужна была сцена, в музыке он находил отдушину, любил вызывать у людей различные эмоции. От неподдельного страха, до бурного восторга от того насколько он, красив и загадочен. К своим годам, Лоркан успел выпустить песню, которая стала популярной среди молодежи. Ну, а сам пошёл крутить эту песню на волшебном радио и вести вечерние подкасты. Именно он совсем скоро станет рупором, который не боится вещать о пожирателях, не боится ходить по тонкому льду. | В трехлетнем возрасте Дамокол лишился матери из-за ликантропии и всю свою сознательную жизнь посвятил поиску панацеи от этой болезни, даже в школьные годы предпочитая шумным посиделкам в гостиных уединенное времяпрепровождение у котла во всеми забытой аудитории. Возможно, именно это в купе с невероятными умственными способностями и позволило ему еще до сорока лет создать одно из самых важных зелий за последнее столетие, а то и тысячелетие. Он прославился на всю страну - интервью с ним были на первых страницах магических изданий несколько недель, вот только слава его тяготит. Все, что для него важно - лишь наука; но оставаться в стороне в нынешнее непростое время он также не может. |
попал в орден благодаря sirius black | попал в орден благодаря name surname |
|
|
Патриция из тех, кто замужем за работой. Она - автор множества успешных научных трудов, руководитель группы ликвидаторов заклятий в Гринготтс, даже успела дать парочку семинаров в Хогвартсе. Она - сталь, она - решительность, она - обостренное чувство справедливости, которое, пожалуй, и привело ее в Орден. Помогая Бенджи Фенвику вернуться к прежней жизни, она и не заметила, как стала активно поддерживать Орден Феникса, а потом уже и не сомневалась в своем ответе, когда ей предложили присоединиться уже официально. Навыки и знания Патриции сложно не оценить должным образом. Не зря ее уважают даже гоблины в банке. И она не из тех, кто отсиживается в тени за спинами остальных. | Амос до последнего думал соглашаться ли на предложение Лонгботтома по поводу Ордена. Они дружили семьями и жили долгое время близко друг к другу. Но Амос был куда более прагматичным и семейным человеком. Хотя, возможно, в душе и хотел каких-то приключений и самореализации. Он не так давно женился на своей первой любви, и в семье появился сын – Седрик. Вероятно, именно тяга защитить семью всё же отозвалась в сердце согласием. Благодаря своей работе в отделе контроля популяций, мужчина предложил сделать ещё попытку наладить отношения с кентаврами, но работа предстояла не лёгкая. Амос – хороший человек, с благородным сердцем. Главное не потерять эти качества в войне. |
попала в орден благодаря benjy fenwick | попал в орден благодаря frank longbottom |
Отредактировано Пиар-агент (2023-09-12 19:02:33)
Поделиться62024-05-01 11:49:53
— DEIMOS FLINT —
● 1949(50) ● чистокровный ● чиновник в министерстве магии ● de, с меткой ● муж ●
— jonathan bailey —
[indent] Из анкеты
❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
[indent] Она стояла на аллее с сеткой в руках и мрачно пинала носком серых туфель камень: рядом на скамейке сидел с вчерашней газетой в руках седой дед, держал крепко деревянную трость и вслух читал новости – "в Хабаровске разбился самолет, погибло двадцать два человека", поглядывал на Варю и водил в воздухе пальцем, двигая губами, покрытыми седыми усами, приговаривая: «Что же это, стало быть, творится: войны нет, а люди умирают», но Варя его не слушала – только хмыкнула равнодушно и уплелась дальше, постукивая маленькими каблуками по аллее и путая ноги в черной сетке для продуктов. За спиной шумели дети, и в шуме этом она больше находиться не могла – он ей раз за разом напоминал шум другой, токсичный и болезненный, всплывающий со дна тошнотворной памяти, где жили лица темно-серых дьяволов в немецких мундирах.
[indent] Сильный запах хлорки плотным облаком стоял на лестничной площадке, когда она поднималась вверх. Неприятно скривившись, мыслями Варя вмиг оказалась на больничной койке, где не единожды просыпалась на войне, где пахло также резко хлоркой, йодом и спиртом, и глаза, привыкшие к мраку, также больно жгло, если случайно посмотреть в окно. Вне пределов квартиры Варя пряталась от Егора, вне пределов внешнего мира она пряталась от прошлого, всматриваясь в него через покрытое пылью окно, глядя на верхушки деревьев и крыши домов, и смотрела на них долго, выглядывая проплывающие мимо серые облака и лица, которые она в них видела. Лица родные и чужие, мертвые, пустые, и своё иногда находила, когда на отражение натыкалась случайно, резко отворачиваясь от него и долго глядя в пол, высматривая там что-то неопределенное, но лишь бы не себя и не их. Но они приходили к ней, раз за разом, и долго гудели острой болью в обоих висках, и будто бы снова всё оживало – всё мертвое и грязное.
[indent] Темно-серые дьяволы в немецких мундирах склонились над ней, всматриваясь в рыхлую землю – одна из немногих, она лежала под грудой чернозема и битых камней, и едва дышала, затаившись на те вечные тридцать две минуты, что они искали выживших, вспарывая брюшные полости тем, кто умирал, других же грубо подхватывая под локоть и вытаскивая из окопов, грязных и разбитых, загоняя их позднее в эшелоны военнопленных. Тяжелыми маршевыми сапогами, дьяволы из вермахта шагали по её животу, втаптывая её глубже в землю, и боль пронзала её от самых пяток до макушки, и она молилась только об одном: выключиться прежде чем это случится. Она не слышала больше своего дыхания, оно, кажется, остановилось в тот миг, когда один из дьяволов заметил среди груды чернозема серые глаза, и долго смотрел на них своим, налитым кровью поросячьим взглядом, то ли высчитывая, хватит ли у него пуль, то ли выжидая, моргнет ли она [жива ли она], но не дождался: поднял голову вверх, когда его окликнули, глянул в последний раз и ушел. Сердце резко сжалось, серое пыльное небо над головой поплыло на юго-запад, и она закрыла глаза, не чувствуя ни рук, ни ног, и решила было, что в ту секунду умерла. И умирала ещё сотню раз, когда вагон катился с глинистых холмов; когда налитые кровью глаза закрывались, истоптанные маршевыми немецкими сапогами жизни проваливались, как мертвые тела в болота, и никогда уже не выбирались из места, где всё кончается; когда душа её делилась на призрачные, мглистые клочья, кусками развевалась по ветру, палец нажимал на курок и следующий подонок мертвым мясом падал на землю, становясь жратвой для свиней и червей, становясь ничем.
[indent] Она открыла дверь, возвращаясь из продуктового магазина – несла в черной сетке бутылку кефира, белый нарезной батон и триста грамм докторской колбасы – ей казалось, что так она могла быть хоть немного полезной. Кефир, кажется, был просроченным – продавщица хриплым голосом предупреждала её об этом, но Варя кивнула ей всё равно и та продолжила наполнять сетку, не осуждала, не махала головой укоризненно – каждый день мимо её прилавка такие проходят и кивают, безразлично соглашаясь и даже не слушая внимательную продавщицу – что она там сказала? кефир просроченный? – отрешенные и безразличные, их сейчас много таких было. Чайник шумно гудел, когда она вошла, и Варя скривилась неприятно, вслед за чайником загудели в её голове всё те же голоса, она проглотила плотный комок в горле и вошла на кухню, наткнувшись взглядом на Егора, когда тот стоял у окна, выкуривая в форточку очередную сигарету, и срочно опустила взгляд. Быстро поставила на стол сетку с продуктами и отвернулась, опуская руки под струю холодной воды, намывая их земляничным мылом. – О чем? – намеренно спокойно спрашивает Варвара, наперед зная, что ни один его ответ ей не понравится.
[indent] Она уже давно пряталась от Егора, чтобы он не видел её теперешнюю – не было в ней ничего от прошлой Вари, не было в ней больше жизни, а была только грязь и кровь. И что-то на дне последнего ошметка её души твердило ей держаться подальше: уберечь его от этой грязи, не дать ей выплеснуть её из берегов, которые она крепко держала, как в запаянной бочке. И триста девять дьяволов, и смерть, и кровь, и землю, килограммами проглоченную на войне, будто из неё она теперь состояла. Закрутила кран и отошла от раковины, приближаясь к плите: рядом с чайником, поставленным Егором, стояла маленькая кастрюля, а в ней точно каша из топора – неведомая грязеподобная жижа, которую можно было решиться употребить только если здоровье позволяет переваривать жженую резину. Поднимая в воздух крышку, Варя принюхалась к ней ещё раз – боялась подойти к своему творению, приготовленному ещё утром, и намеренно продолжила вопрос, чтобы не дождаться правильного ответа. – О том, что манка не должна быть черной? – спрашивает Варя, лишь бы он не начал говорить, что хотел. Она никогда не умела и не училась готовить – ни до войны, когда мыслями и мечтами жила в уголовных делах, ни на войне, конечно, ни после, всегда считая это пустым. Высыпала в кастрюлю почти полстакана молотого перца – а сколько нужно? – и ждала, пока вода закипит, выключив газ только когда в кухне запахло горелым. Никогда не умела это делать и не хотела уметь.
[indent] Варвара накрыла кашу крышкой – к черту её, выдвинула из-под стола табуретку и опустилась на неё, всё ещё не глядя на Егора. Его вопрос плотной дымкой стоял в воздухе, как и запах сигарет, и она вдыхала его, мысленно лавируя между тем, чтобы подорваться с табуретки и сбежать, и тем, чтобы остаться и ответить. Егор ещё не говорил об этом вслух, но она уже знала, что будет дальше. Чувствовала, что однажды он устанет от холодных, брошенных в пустоту фраз, от запертых на первое время специально на ночь дверей, чтобы ничего не объяснять, от намеренного избегания встреч, от пряток в длинных коридорах и от отсутствия разговоров, пусть даже таких, как сейчас – молчаливого ожидания приговора по разным углам одной кухни. Думает, что лучше бы скрыться, лучше бы сбежать и ничего не отвечать, сохраняя стабильное теперь равнодушие. Меньше всего на свете ей хотелось впускать внутрь Егора, слишком сильным был страх, что его, единственную Варину нить к прошлому, доброму и светлому, поглотит тьма, теперь её населяющая.
[indent] Чаще всего её сны были уродливыми, но иногда ей снились красивые воспоминания – яркие, живые, наполненные красками дни из прошлой жизни, из вчерашнего дня, которое от них ушло. Их первые тайные встречи, одно на двоих волнение, которое они переживали вместе, Варины смущенные взгляды, её тонкие пальцы, переплетенные с его, как она расплывалась в чувствах, копившихся голодным волнением в глубине живота, морозящей дрожью; их поцелуи, сначала мягкие и быстрые, а затем долгие и тяжелые, и её нежелание от него отстраняться, всё крепче к нему прижимаясь, жадно оставляя на его спине следы от тонких пальцев. Эти сны были редкими, но самыми прекрасными в её теперешней жизни, и ей хотелось, чтобы они перестали быть лишь снами, но Варя знала – больше в ней не было былой нежности и любви, её прошлое осколками разбилось под маршевыми немецкими сапогами и сердце больше не будет биться, как тогда, сейчас оно будто мертвое, и она будто мертвая, и всё вокруг, кроме него.
[indent] - Если хочешь уйти – иди. Я никого держать не буду, - Варя боялась, что однажды этот день настанет. Что Егор встретит кого-нибудь ещё, полюбит и уйдет, оставит её здесь одну с темно-серыми дьяволами, живущими в ней десятками мертвых голосов. Ни за что на свете она не станет просить его остаться и даже согласится – ему так будет лучше, всем так будет лучше – жить с ней сейчас невыносимо, и она сама стала невыносимой, черной и черствой, как довоенный сухарь, и где угодно ему будет лучше, лишь бы не с ней.
Поделиться72024-06-29 16:33:26
— SIRIUS ORION BLACK —
● 20 ● pureblood ● стажер аврората ● op ● старший брат / выжженый на сердце сын / бывшая любовь ●
— anar khalilov | tamino | thomas mcdonell —
[indent] Deaf Radio - Animals [indent]В мире, где его определили как созвездие, постоянно мерцающее на кобальтовом небе, он хотел быть кометой. Возможно, убийца планет быстро бы встретился с той, о которую разобьется в клочья, но сделал бы он это так, как было угодно ему. [indent]В школе все по другому: даже воздух кажется чище и слаще. Дьявольские силки правил ослабевают под искристыми лучами, льющимися сквозь распахнутые души его друзей: Сохатого, Лунатика и Хвоста. Новость о помолвке с Розье оплетается вокруг него сахарной клеткой — Сириус, нет! У тебя уже есть будущее и это — Кассиопея Розье. А все эти разговоры об аврорате выкинь из головы. Ты наследник рода Блэков, а не гончая псина! — Орион никогда не был человеком, с которым можно было вести продолжительный спор. Струна терпения в бешеным свистом лопается. [indent]Жизнь под крышей Поттеров укрепляет его веру в то, что он кузнец своей жизни, а лояльность друзей и их родителей - его новые кузнечные мехи. Впервые он чувствует себя на своем месте и будто бы все в его жизни становится на свои места. Все естественно и легко, ощущается как правильно. [indent]Позже он будет вспоминать Кассиопею как еще один опыт. Что ни говори, а жизнь белокурой фейри с низвергнутым принцем - так себе история. Ключевые хэды семьи Блэк. Прописано Вальбургой Блэк.
Родовое гнездо. Прописано Вальбургой Блэк.
❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О
Свои анкеты и основные линии мы еще отдельно расскажем вам в личке |
Ludwig Göransson — American Prometheus
Милая Кэсс,
Я пишу эту записку с расчетом на то, что ни одна сова в мире не успеет доставить мое письмо в срок. Я принял единственно верное для себя решение — стать кем-то для себя. Я не ищу прощения за свой псевдо-героический поступок, полностью осознавая, что это ребяческий эгоизм и абсолютная самонадеянность. Но я хочу быть тем, кто попытается выкроить шанс для этого мира.
Я знаю, что ты сейчас не понимаешь, что происходит и поверь мне, что так будет лучше.Я ухожу туда, откуда вряд ли вернусь. Магия, таящаяся в этом месте, поглотит меня и выплюнет останки из своего жадного жерла.
Тело свое хочу завещать цветам в качестве удобрения. Кикимер обещал его вернуть. Какие цветы вырастить пусть решишь ты. Больше у меня для тебя ничего нет.p.s. Хочется написать так много, но когда я пытаюсь обличить мысли в слова, то выходит какая-то каша. Я так много всегда хотел сказать и так мало позволял себе это делать. Я — сплошное скопление молчаний, поэтому эта записка будет для всех как гром среди ясного неба. Но первая вспышка молнии окажется в твоих руках. Прошу меня за это простить.
Главное, что я давно хотел тебе сказать — мне жаль, что я стал твои бременем. Я всегда желал тебе только счастья, хоть и видел его исключительно на свой лад. Сожалею о каждом дне, что петлял в темных закоулках своих эгоистичных чувств. Надеюсь, мой уход подарит тебе то, к чему так давно рвалось твое сердце: свободу.R.A.B.
12.12.1979- Кикимер, как бы я тебя не умолял, чтобы не предпринял — не прекращай вливать в меня зелье, ты понял?
— Да, хозяин.
— Здесь по-любому не обойдется без охранной магии. Если меня что-то схватит — можешь сразу трансгрессировать, не жди, пока оно перекинется на тебя, хорошо?
Эльф кивает больше на автомате, боязливо озираясь по сторонам и цепляясь за бархатный сюртук Регулуса, словно напуганный ребенок. От его вида у младшего Блэка невольно щемит сердце: ему было жаль подвергать слугу такому риску, особенно с тем учетом, что в прошлый раз он здесь чуть не погиб. Но юноша понимал, что покоящийся на дне чаши крестраж — его единственный шанс ослабить лорда, и он вынужден сыграть ва-банк.
— Начнем. — юношеское тело трясет от сдавливающего глотку страха. Кулак быстро сжимается и разжимается, раздразнивая саднящую боль после пореза. Вздувшиеся вены взрезают своими горбами кожный покров. Грудь вздымается, пытаясь вобрать в себя больше храбрости. Ты за этим сюда и пришел, так иди до конца.
— Ваш бокал... хозяин?
Голос домовика выдергивает из момента непозволительной слабости. — Да...спасибо, Кикимер.
Забрав из рук эльфа хрустальный бокал, Регулус подбадривающие улыбается ему, пытаясь хоть немного отвлечь того от первородного ужаса, что мечется в затянутых поволокой глазах. — Все будет хорошо, не бойся.
Кому из вас двоих ты врешь, юный волшебник? Тебе же до одури страшно.
Понимая, что каждая секунда рискует стать последней для его решимости, он упрямо погружает бокал вглубь сосуда с зельем.
Жидкое отчаяние юркой змейкой струится по хрустальным стенкам бокала, наполняя его грани всеми оттенками изумруда.
Регулус в три глубоких глотка осушает чашу и не осознанно морщится. Отравляющее марево нефритовой слизью проникает в вены, беспощадно вытравливая из них жизнь. Пропитанные зельем губы зияют кровавыми трещинами, словно вспоротая плугом земля по весне. Язык вяжет от ядовитого привкуса зелья. Ему кажется, что в рот ему насильно всыпали целый пуд соли, из-за чего Регулус пропускает, как внутри него зарождается мерзкое чувство. Неясное, смешанное, и еле уловимое. Оно просачивается сквозь кожу, шлейфом мурашек скользит вниз по спине, чтобы вонзиться тревогой в хребет. Интересно, это пробуждается эффект зелья или за мной действительно кто-то следит?
Блэк зачерпывает второй бокал и также спешно вливает его в себя, стараясь не зацикливаться на чувстве, что взвинченной скрипкой жужжит в его черепной коробке.
Последний глоток в его горле стопорится сродни проглоченному булыжнику и рвется наружу. Юношеское тело вздрагивает, не в силах сдержать рвотный позыв, и выплевывает из себя мутное жужево себе в ноги.
— Проклятье.
Регулус поднимает глаза и на момент осекается: он стоит посреди земли, усыпанной телами. Земля переполнена красным. Земля сочится кровью, словно рваная рана.
Он смаргивает наваждение и оглядывается вокруг: перед ним вновь ощерившиеся стены пещеры и невозмутимая гладь озера. Регулус и Кикимер — два инородных сгустка жизни среди этого мертвого пейзажа. Однако что-то в нем изменилось.
Блэк оглядывается по сторонам и замечает, как что-то или кто-то мечется на другом берегу. До его слуха доносится бархатный тембр голоса, каждый оттенок которого высечен в его подкорке: — Сириус?!
Каждый произносимый звук кошачьими когтями впивается в пересохшее горло.
— Какого лешего они здесь забыли?! — он бормочет себе куда-то под нос, щурясь и вглядываясь вдаль. Это не в заправду. Его здесь нет. Это все ложь, морок. — Кикимер, ты тоже слышишь Сириуса?
— Это без сомнения он. — Это проблема. — Но хозяин, вам нужно продолжать пить…
— Меняем план: сначала разбираемся с этой ситуацией.
Сириус, будучи опальным беглецом их рода, явно знал о былых увлечениях младшего брата и сейчас было не то время и не то место, чтобы устраивать чистосердечное для шайки авроров. - Сириус, я даже не стану спрашивать что ты здесь забыл — возвращайся назад. Здесь небезопасно.
Слышно, как он также не доверяет своим глазам и шмалит в сторону младшего развеивающими чарами. От чего-то, Регулус усмехается от ситуации. — Сириус, ты так выколешь себе глаза. Уходите отсюда. Вместо очередной передряги лучше навести матушку. Она будет вне себя от радости.
Боже, что за абсурд. Это действительно то, что ты хотел ему сказать при встрече после нескольких лет разлуки? Съязвить про мать?Тем временем, он со своим товарищем погружается в лодку на другом берегу и отчаливает в самое сердце пещеры — к острову, где стоит младший Блэк и пытается судорожно придумать, как ему выкрутиться из этой ситуации. — Кикимер, будь готов трансгрессировать по моему сигналу. Других вариантов он для себя не видел.
Вдруг вода в озере начинает вибрировать встревоженной рябью. Регулус понимает, что это далеко не от лодки. Сквозь нарастающее бурление юный волшебник видит смазанные очертания опухших рук и пальцев.
— Это они, хозяин, это те твари, что тащили меня на дно! — домовик забивается магу за спину, от чего тот оступается и чуть ли не падает в воду. Тем временем руки-щупальца мертвецов тянутся к лодке, хватают ее за борта и раскачивают из стороны в сторону. Твою мать, их так перевернут! Приоритеты и планы разворачиваются на 180, подстегиваемые беспокойством за брата. Рука машинально находит палочку за бортом сюртука, Регулус подлетает стрелой к берегу. — Кикимер, прикрывай меня.
— impediment! — палочка выплевывает заклинание в инфернала, подтягивающегося на борт лодки и отбрасывает его в сторону. Тот с гулким плеском уходит под воду сродни брошенному камню. Есть. Юный Блэк начинает сыпать заклятьем в выныривающие, полусгнившие пальцы/кисти/затылки/лица, пока лодка плывет в его сторону. Видит Мерлин, не так он планировал этот день.
Поделиться82024-08-01 16:10:49
— BARTHOLOMEW & ELLARIA FAWLEY —
● 55 и 53 ● чистокровные ● самозанятые ● поддерживают министерство ● родители ●
— as Simon Baker & Rose Byrne —
[indent] выдержка из анкеты
семейное древо
Отец – в тебе, кажется, сияло само солнце жизни. Веселый нрав, очаровывающий с первого слова голос. Казалось, что тебе все дается легко и, войдя в любую дверь ты играючи получал желаемое. Как именно все происходило за этими дверями, пока они были плотно закрыты, мне неизвестно, но выходя с гордо поднятой головой на тебе всегда была все та же лучезарная улыбка. Она, казалось, не сходила с твоего лица практически никогда, лишь ненадолго в момент – когда мы потеряли нашего дорогого сына и брата. Она вернулась быстрее, чем я ждала, погруженная в собственные терзания и печали, но так ли теперь искренен тот свет, отражающийся в твоих глазах? И были ли они вообще искренними? Отец, скажи - куда ушла душа из тех редких, но все же имевших большое значение в моей жизни, разговоров? Я знаю, что твоя любовь всегда была сильна, но осталась ли она такой, когда твой наследник умер и я, как старшая дочь, не принесла своим браком пользы для семьи? Мама – ты серебряная луна нашего небосвода. Стоящая за спиной отца - любви всей твоей жизни, но такая сильная, очень сильная - ты всегда добивалась своего, как мне казалось. Но были ли то твои истинные желания или твоя сила была лишь направлена на принятие? Смирение с той жизнью, которая обывательски догнала и тебя, чистокровную преданную дочь своей семьи, перешедшей под крыло новой. Воспитать пятерых непросто, не жалеешь ли ты об этом, перестав блистать на приемах и выставках так часто, как ты очень любила, и получила ли ты в материнстве хоть что-то, достойно компенсирующее давно забытые мечты и стремления? Боюсь, что мне не дано этого понять до конца, и я не знаю, хочу ли это вообще понимать это. Я словно не осознаю, что чувствую, оттого живу словно машинально, по инерции, и поможешь ли ты мне понять, как двигаться дальше? Буду ли я, будут ли твои другие дети, несмотря на все сложности, достойными звездами, отражающими свет своих создателей? ❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
Мисс Фоули, поднимаясь по подмерзшим, а оттого невероятно скользким ступеням, поглядывала украдкой на декоративные элементы дома, признавая, что строение было весьма симпатичным, и остановилась у дверей, спустя секунду обнажив руку из тесного плена кожаной перчатки, согревающую кожу точкой шерстяной прослойкой внутри для того, чтобы легким движением обозначить свое присутствие. Взгляд в ожидании остановился на изящном кованом кроншейне, замерзшим не меньше всего прочего, покрытом микроскопическими кристалликами льда, сцепляющимися витиеватыми узорами на поверхности черного железа, или из чего там эти штучки выделывают? Она не успела прийти к верному умозаключению на этот счет, то ли из-за других, так и норовящих выбраться из-под контроля и сбить с толку, мыслей, обуявших беспокойный разум, то ли из-за вышколенной прислуги, практически сиюминутно распахнувшей резные, тяжелые двери и, залебезив что-то невразумительное, услужливо пропуская гостью в недра особняка. Это уже на протяжении многих лет казалось девушке чем-то настолько обыденным, что иногда Фрида не понимала — чего они так пугаются каждый раз. Прикоснувшись пальцами к краю второй перчатки и схватившись за поскрипывавший с мороза материал, она ловким движением избавилась и от нее, разминая руки, словно они были не в перчатках, а в тисках. Но даже не это было самым дискомфортным, мягко говоря, в ее состоянии — за внешним видимым спокойствием пряталось кое-что еще, что негоже было выставлять напоказ.
Даже по прошествии долгих лет после трагической смерти ее дражайшего старшего брата Лютера, она все равно не могла перестать считать Ноэль членом своей семьи, независимо от нового замужества. Сказывалось, скорее, и не только это, а еще и то, что как минимум половину собственной жизни она была знакома с ней, в разные периоды разделяя различные события и чувства — и не замечаешь порой, как в твою жизнь врастает чье-то присутствие и становится уже чем-то неотделимым на уровне тонких материй, не видимых глазу, не ощущаемых тактильно, не поддающихся обычному волшебству — какой-то особый вид, который довольно-таки силен в своей обособленности и который ты чувствуешь почти что физически — даже если человек долгое время не присутствует в жизни. Достаточно просто знать, что он есть и что все хорошо, но по последнему пункту неожиданно возникли вопросы, которые душа требовала разрешить немедля, рискуя погрязнуть в самоедстве, сомнениях и надумывании лишнего, и как бы не хотелось пойти по этой легкой, но скользкой дорожке, выбор Фоули все же остановился на более трудном и тернистом пути — прямого диалога.
Ее проводили в гостиную, где она уютно расположилась в ожидании, оставшись на пару минут наедине со своими мыслями. И, хоть перед смертью и не надышишься, все равно, как бы сильно она не старалась поддержать расслабленный вид и не дать просочиться отравляющим сознание думам, чем ближе ощущался тот самый момент — тем легче казалось потерять самообладание. Жизнь часто проверяет людей на прочность, подкидывая препятствия на, казалось бы самых гладких поворотах, словно стараясь прощупать — где же та самая грань стойкости и прочности, после которой начинается беспросветное отчаяние. Первым таким рубежом для Эльфриды стал тот роковой день, когда она вошла в комнату и увидела стеклянные глаза отца, смотрящие прямо насквозь нее, наполненные пустотой и чернотой, пока ее мать медленно сползала вниз в его руках, поддержанная на весу, казалось, в последнюю секунду, и ее гортанный, надрывный крик превышал всевозможные уровни децибел, отчего словно растворился в воздухе, погружая все вокруг в безжизненный вакуум. Она безотрывно следила за движениями сухих губ родителя, приближаясь к нему еще по инерции, но чувствуя, как жизненная сила утекает куда-то из тела, заставляя ноги неметь. Семейный портрет по прежнему, как и годы до этого, величественно располагался над камином, с которого, словно жестокой издевкой, смотрел прямо на нее наследник семьи, блистающий в свете теплохода свечей на масляном холсте. И осознание того, что другого взгляда больше не увидеть их семье, разорвалось в ту секунду боеголовкой, поражающей абсолютно все в радиусе планеты.
С тех ужасающих воспоминаний минуло семь лет, и жизнь не остановилась, хотя тогда казалось иначе. День сменялся днем, сезон сезоном, годы пролетали один на другим, и казалось бы, что она справилась. Не полностью конечно, ибо такие раны не заживают полностью никогда, просто со временем ты учишься подбирать нужные обезболивающие. Но, почему то жизни показалось недостаточным то, что было прожито ранее, оттого она поспешила понизить толерантность к привычному, добавив других составляющих в этот коктейль. Главным ингредиентом оказался, к удивлению Фриды, Ксавьер, который всего несколькими короткими фразами, сказанными в удачное время в удачном месте, заставил ее вернуться в прошлое и снова почувствовать уходящую из-под ног землю. Но если впервые столкнувшись с болью, ты обескуражен, раздавлен и не способен двигаться, даже думать, то сейчас, накладываясь поверх прожитого, все закипело и забурлило, расставляя ровным счетом наоборот — срываться с места. И это еще более пугающе, так как в какой-то момент появляется риск перестать отвечать за свои поступки или слова, и начать бояться узнать или сделать то, что еще больше повергнет тебя в эту пучину. И она боялась. А страх толкает на чудовищные поступки, как мы знаем.