извечный путник мой – т о с к а по милой
а спутница – а п а т и я навечно нелюбимая

отсюда открывается вид на салют, где пляшут дети бога. под музыку изгибаются себе на радость и радость тем, кто с ними в эмоциональный унисон. смертные – такие славные создания. им век отпущен, но они плывут по жизни без оглядки, стараясь оторвать как можно больше счастья от момента, в котором оказались или окажутся впоследствии. а может быть и нет, кто знает, что задумали те-самые чертовки, которые особенные нити наматывают без остановки.

- о чем мысли твои, бог алкогольного безумия?

бог виноделия задумчив, а внутри печален. ему не хочется здесь ничего. ему бы сейчас вновь упасть на дно бокала, в котором забывается все и всё. но когда это помогало? [п р а в д а : уже давно не помогает] дионис димитриосу не отвечает, желая продлить время своего внутреннего созерцания прошедших лет. молчит, продолжая поддерживать свое великолепное во всех проявлениях апатичное настроение. уж лучше так, чем резать мирской народ на все четыре стороны земного шара.

- ну же, дионис! ты обещал! обещал! обещал! – сатир воет свое "обещал" неприлично громко, аж уши закладывает. менады расценивают это как призыв и обступают короля вечеринки.

- великий, прекрасный, чудесный! бог неистовости! бог гуляний! просим-просим тебя поскорее, умоляем, вернись к нам и сотвори чудеса, каких не видывали люди ранее!

- пусть вино течет рекой! – поддерживает сатир.

- а лучше пусть океаном! – ликуют менады и кружат вокруг божественного создания.

дионис звучно хлопает по столу рядом. все присутствующие на балконе – замирают. он взглядом своим изучает сатира и менад, и краткий миг гнева сменяется на милость. губы его плавно изгибаются в улыбке. также плавно он встает из своего кресла на ноги, чтобы видеть мир вокруг, прежде растаявший за картинками воспоминаний.

- не мучай себя, милейший бог. не мучай, - димитриос тянет бога за руку, привлекая к ведрам наполненным наркотиками и алкоголем. – исцеление близко. матушка твоя, семела, велела мне за тобой присматривать.

- не того она выбрала в смотрители. ты предлагаешь мне забыться, сатир. это давно не помогает, но, клянусь, раз дал обещание отвлечься – отвлекусь. готовься сатир, мы взорвем этот берег!

сатир радостно прыгает к столу и начинает разливать пойло по бокалам. собирает дорожки, чтобы максимально вдарить по нездоровому сознанию божества. дионис не следит за другом, а приближается к перилам, чтобы взглянуть на вечеринку с высоты не_птичьего полета. разноцветные огни пляшут по людской массе, освещая радостные лица. смертные пьют, танцуют, жаждут достигнуть максимальной точки сладости и радости. диджей играет с телами мужчин и женщин через свой пульт, задавая и меняя ритм как ему заблагорассудится. в воздухе парит и разрастается чувство свободы. бог цепляется за это чувство и ему становится легче. энергия питает его и придает сил. кажется, что этот вечер может закончиться хорошо, но …

звуки_музыка покинули весь этот мир, а еще его покинули все люди. взгляд диониса сосредоточился лишь на одной фигуре, которая оказалась посреди всей этой пустоты. "как она похожа. видение? игра воображения? или чьи-то злые шутки?", - пальцы сверхъестественно сжимают несчастные перила, заставляя металл жалобно постанывать от силы. в груди красные развалины вдруг вновь начинают собираться в форму, в ту самую, которая способна всецело/полностью любить.

- дионис? что такое? – сатир испуганно глядит.

- ариадна…

- нет-нет, мы уже это проходили! н-не… - но было слишком поздно. напоминанием о том, что здесь был бог остались лишь разбитые напитки. – нужно связаться с семелой. если это опять галлюцинация, то только она способна как-то образумить его, - димитриос сочувственно смотрит на толпу внизу. – ох, как мне жаль… как мне жаль.

в пьяном угаре люди не совсем понимают, как среди них, из воздуха, появляется молодой и кудрявый молодой мужчина с видом, озабоченным до безобразия. вскоре и вовсе забывают, предпочитая продолжить танцевать, пить и веселиться всю эту ночь. дионис ловко пробирается через толпу, не проявляя воспитанность и грубо отталкивая всех, кто появлялся на его пути, успевая легким движением руки взбудоражить этих обиженных и заставить веселиться дальше не обращая ни на что внимания. с того самого места, где он увидел ее, он растолкал добротное количество людей, чтобы добраться до барной стойки и замереть на месте: "иллюзия или на самом деле?"

вот она, спиной к нему сидит. с волосами цвета темного-каштана, в платье кокетливом и с напитком в руках. говорит с кем-то, увлечена. протяни руку – и она твоя. но дионис медлит, не желая отказываться от этого сладкого видения. ему и так тяжко приходится… в его власти схватить ее, переместить на край света и запереть на все замки вселенной, только бы она вновь была его и только его. бог стягивается пальцами ткань на груди, там сердце вновь собранное из развалин болезненно пылает. но так странно, так необычно, словно… "а может не видение?", - дионис поддается вперед, чтобы назвать ее имя.

- ариадна, - спадает с губ, но имя теряется среди музыки и человеческого слога. и громом поражает бога в тот момент, когда чья-то рука мужская касается ее плеча.

все происходит слишком быстро, со скоростью не света, а тех чувств, которые испытывает [испытывать и будет впредь/всегда] бог к любимой. в руках его ломаются чьи-то пальцы, а с краю корчится незнакомый никому мужчина. но это не интересует диониса. он вновь как будто замер, превратившись в статую каких на свете много. он смотрит в карие глаза возлюбленной [когда-то и сейчас] девицы, которые ломают все устоит усердно выстроенные за несколькие сотни. ломаются опоры, земля осыпается под ногами бога. не буквально, но он чувствует, как падает в омут, о котором так молил довольно долго.

- ариадна… ты... настоящая? – всего-то произносит бог. – я наконец-то нашел тебя.

[indent] тишина . . .
[indent]
[indent] тягучая, удушающая, лапы свои костлявые тянущая к душам заблудшим, когтями на шеях их смыкается и - прощальный крик разносится по обители владыки мертвых, эхом отражаясь от стен обсидиановых, и тонет в безмолвных водах стикс.
[indent]
[indent] но мелиноя слышит ( не затихающий гомон в голове ), их всех, неупокоенных, недостойных ни полей асфоделей, ни элизиума, ни кануть в лету и обреченных ( приговорённых ) на вечное скитание по миру земному, ведь двери, ведущие в царство аидово, для них закрыты. навсегда.
[indent]
[indent]  [indent]  [indent] ( а мелиноя медленно сходит с ума )
[indent]
[indent] аид предупреждал, что земли смертных таят опасность для нас, монстров, согнанных под землю, древних и обозлившихся - по чьим венам течёт яд змеиный, а сердца давно окутал прогорклый туман. для тех, кому не возносят молитвы и не строят храмы, но чтят, потому что боятся. но правда что? и потому ли мы - монстры, что вне милости у зевса и венценосных?
[indent]
[indent] слухами земля полнится, только вот отцовские слова мелиноя помнит и беспокоится за брата, ослушавшегося его и покинувшего подземное царство…
[indent]
[indent] мечется призрак, места себе не находит. мыслями гонимая на брег песчаный, угольно-чёрный, ( как те надежды, сны и несбывшиеся мечты, что покоятся на дне реки забвения ), изо дня в день мелиноя приходит сюда, тенью скользит меж скал острых, наблюдая за тем, как харон доставляет души умерших в мир иной ( до неё доносится и отдаленный лай цербера, что охраеяет врата в подземный мир ) и как после его одинокая сгорбленная фигура удаляется прочь. и все чего-то ждёт она…
[indent]
[indent] она была против ( обида цепями сковала сердце ), и слушать не хотела загрея, пресекая зарождающиеся надежды его о матери на корню. и даже, когда на руках своих она держала его почти бездыханное обмякшее тело и молила его остановиться, он был глух. ослеплённый ( одержимый ) одной идеей.
[indent] — не гневи отца и силы свои понапрасну не трать! молю тебя!!
[indent]
[indent] но тот мир не принимал его, отторгал, возвращая тело брата в аид. только в этот раз все обстояло иначе. в царстве, где балом вечно правила ночь, время текло иначе, так медленно, что иногда казалось, что оно течёт назад. но дни шли - песочные часы отмеряли последние песчинки, знаменующие завершение сегодняшнего дня, а загрей так и не вернулся.
[indent]
[indent] что или кто его там удерживает?
[indent]
[indent] ветер развевал ее тонкий полупрозрачный хитон, когда мелиноя, потеряв всякую надежду, удалялась прочь, во дворец из чёрного камня, над которым уже сгущались тучи. но что-то, словно невидимая сила, заставила ее остановиться, прислушаться - совсем тихие, неуловимые для смертных ушей, шлепки весла о гладь водную, а после и тусклый свет фонаря перевозчика душ разрезал тьму загробную. окружив себя покровом теней, она подобралась поближе к пристани и стала ждать, только вот когда знакомая фигура ступила на берег, и в человеке, на чьё лицо на миг упал луч света, она узнала брата - и незачем больше было прятаться.
[indent]
[indent] — загрей, - призраком паря над землей, она бросилась к брату, и искаженные формы стали приобретать очертания человеческого тела. взяв его лицо в свои ладони, она медленно скользила руками по его шее, плечам и рукам - нет ли нигде ран и ушибов - она прильнула к нему всем телом. живой. вернулся . . .
[indent]
[indent] и также резко отстранилась, изменившись в лице:
[indent] — ты обещал мне, что тот раз был последним, - испуганным голосом, срывающимся на плач, кричала ( сотрясая стены ) она. ты солгал! в тот день я пришла к тебе в спальню и, не обнаружив тебя там, все поняла.
[indent]
[indent] хоть она и покинула своё тайное убежище, но все равно старалась держаться в тени, скрывая от посторонних глаз ту часть своего лица, что была черна как смоль и уродлива как сама смерть ( и вспышки воспоминаний болью отдавались в памяти ), и даже длинные пряди волос не могли скрыть всего ужаса. — мне чудился лязг ножниц и как в последний раз дрогнула чья-то туго-натянутая нить…, - не закончив, мелиноя обратила свой взор на ту, что стояла позади брата; ту, кому он подал руку, спускаясь на землю; ту, ради которой он готов был пожертвовать собой и своей жизнью.
[indent]
[indent] комом в горле застряли нужные слова - „ мама ” - вслух которые произнести она не могла ( не хотела ), ведь может ли зваться так та, что отреклась от своих детей сразу после их рождения? вскормленная обидой и злостью и воспитанная совершенно другой женщиной, мелиное было нестерпимо больно смотреть ей в глаза.
[indent]
[indent] — персефона, - склонив голову в приветствии, она продолжила. вы и, правда, так прекрасны, как и говорят. разве только…, - помолчав немного, она улыбнулась одними лишь уголками губ, и продолжила. я вижу, на лице вашем следы духа подземного мира, он притаился в ваших кристально-чистых глазах, изгибах губ и в сердце . . .
[indent]
[indent]  [indent]  [indent] ( „ ты такое же чудовище как и мы! ” )

Победа над Альтроном далась Мстителям слишком дорогой ценой по мнению Ванды.
По официальным сводкам, потери среди мирных жителей минимальны - лишь десяток людей находились в критическом состоянии в реанимации, остальные отделались лишь поверхностными травмами. Никто не погиб стараниями возродившегося Щ.И.Т.'а. Всех успели эвакуировать из разрушающейся Соковии. Вот это повезло, посмеиваются между собой агенты в свободное время, а Ванде хочется выть. Ей хочется стереть улыбки с их лиц, потому что они не имеют никакого права быть такими счастливыми, когда она буквально разрушается изнутри. Пьетро так и не пришел в себя. Доктор Чо и ее коллеги разводили руками - его показатели были отличными, регенерация сделала свое дело, все повреждения исцелились. Физически он был в порядке. По всем законам медицины, он уже должен был восстановиться.

Но Пьетро упрямо не приходил в себя. Ванда грустно улыбается, понимая, что это очень в характере ее брата. Он всегда все делал ей назло. Не мог удержаться, чтобы не бросить очередной вызов всему этому гребанному миру. Доведенная до отчаяния Ведьма даже рискнула, и попыталась прочитать мысли находящегося в коме брата. Безуспешно. Его мысли были подобны хаосу, но хаосу для Ванды непривычному - словно пытаться одновременно смотреть с десяток включенных на разных каналах телевизоров. Алый туман едва коснулся его висков, Максимова не стала давить и пытаться силой прочитать брата. Единственное, что она уловила, это одно слово. Ее имя. И этого ей хватило. Пьетро жив. Просто спит. Ванда навещает палату своего близнеца каждый день. Проводит там буквально пару минут, чуть сжимает его плечо или же запястье, нащупывая пульс, иногда касается кончиками пальцев его щеки. И невольно улыбается. Алые искры охватывают похудевшие запястья, но он не просыпается.

Вернись ко мне, пожалуйста.

Ведьма обнимает себя ладонями, чуть поглаживая худые плечи, устраиваясь в кресле около его кровати. Она закидывает ноги на тумбочку, откидывая голову назад и с шумом выдыхая, чувствуя, как расслабляется каждая клеточка ее тела. Максимова даже не помнит, когда в последний раз полноценно отдыхала. Когда она действительно нормально отдыхала - Ванда была напряжена в окружении агентов и Мстителей, несмотря на их попытки наладить с ней отношения. И хотя их мысли были для нее, как открытая книга, Ведьма так и не нашла в себе силы поверить им. После того, что она с ними сделала? Ей не может быть прощения. Но тем не менее, Мстители простили ее - ей даже не нужно было прикладывать усилия, чтобы прочитать их. Они действительно ни в чем ее не винили. И от этого Ванде было очень плохо.

А что дальше?
Как она может жить дальше, когда ее брат все равно, что мертв?

Наташа. Клинт. Сэм. Стив. Черт возьми, даже Тони. Они все пытались повлиять на Ванду. Разговаривали с ней. Поддерживали ее. Но этого было недостаточно. Никто из них по-настоящему ее не понимал. Максимова проводит кончиками пальцев по тонкой коже запястья своего брата, прикрывая глаза. Она пытается найти в себе силы, чтобы встретиться с Эриком. Пьетро был не только ее братом, он был еще и сыном Магнето. Нет, не был, есть. Он не умер. Близнецы никогда не были близки с Леншерром, даже когда были членами Братства, но подобные связи нельзя просто взять и вычеркнуть. Когда-то давно они уже расстались на отрицательной ноте. Их отношения нельзя охарактеризовать каким-то однозначным термином, но кровь не вода - они не могут отрицать взаимное притяжение и любопытство.

А что могло бы быть, если...
Если бы Магда не испугалась и осталась с Эриком. Если бы Леншерр воспитывал и вырастил близнецов. Если бы им не пришлось пережить смерть своих родителей. Максимова до сих пор иногда просыпалась от кошмаров, связанных с именем Старка, хотя самого Тони уже перестала ненавидеть, увидев, что он искренне раскаивается в том, что сделал в прошлом. Никто не застрахован от ошибок. 

Возможно, только возможно, Ванда нуждается в своем отце больше, чем в лидере мутантов. Вернее, в настоящий момент она действительно нуждается в родном человеке. Поэтому никому не рассказывает о том, куда направляется. Она обманывает видео-камеры, угадывая слепые зоны [уроки Вдовы не прошли даром]. Легко и непринужденно улыбается Сэму, который попытался утянуть ее на очередную тренировку, в попытках отвлечь ее мысли от больничной палаты. В ответ она лишь неопределенно машет рукой с именной карточкой от Старка и подмигивает Соколу - по официальной версии она собирается на шоппинг. Все лишь облегченно улыбаются и расслабленно выдыхают - к ней относились как к атомной бомбе, ожидая взрыва в любой момент. Знали бы, к кому направляется их Алая Ведьма.

В особняк Братства Ведьма добирается за полтора часа - Эрику хотелось уединенности. Она три раза меняла такси, чтобы запутать возможную слежку - от Романовой ей передалась неустанная паранойя, в конце концов лицо младшей Максимовой успело примелькаться в новостях. Но ее никто не узнавал. Возможно, дело было в новом цвете волос - не так давно под давлением окружающих ее агентов, Ванда перекрасила волосы в светло-пшеничный, Пьетро бы понравилось. Теперь их сходство было еще более очевидно. Да и черты Магнето в выражении ее лица проступили более явно. Возможно именно поэтому, никто не задавал ей лишних вопросов, когда Ванда магией открыла двери особняка. Ей не нужно было уточнять, где Магнето - она уловила отголосок мыслей Эрика на втором этаже. Дверь кабинета была не заперта, но в любом случае, она не стала утруждать себя стуком.   

Здравствуй, папа, - Ванда с трудом находит в себе силы улыбнуться и встретить стальной взгляд Эрика. Он наверняка слышал о произошедшем в Соковии, но не мог знать, что именно там произошло - Щ.И.Т. выдал СМИ крайне скупую на подробности сводку событий. Руки ведьмы не могут найти себе покоя - она щелкает пальцами, поправляет подол платья, заправляет за ухо выбившуюся прядь волос, сдвигает на пару сантиметров никому не мешающую кружку с уже давно остывшим чаем. Само его присутствие одновременно и нервирует Максимову, и успокаивает. Раздражает.

Пьетро в коме, - голос звучит на удивление ровно и даже безэмоционально, совершенно не отражая бушующих в груди Ведьмы эмоций. Невольно она чуть расправляет плечи, не отводя взгляда от лица своего отца.

[indent]Откровенно говоря, Нью-Йорк я так и не смогла искренне полюбить. Слишком шумный, слишком грязный, слишком многолюдный. Слишком слишком даже для той, что привыкла к масштабным пирам асгардийцев, которым было незнакомо слово "мера" в принципе. Но тем не менее, меня с этим городом связывало многое. В том числе поражение Локи, которое открыло портал для таких, как я. Читаури пробили брешь между мирами, через которую в Мидгард сбежали многие. Изначально я не планировала покидать родной мир, но пришлось импровизировать, потому что изменения в магическом фоне почувствовали все, способные на это. И те, кто помнил Хелу, тоже. Она вернётся, я точно знаю. И несмотря на всю мою ненависть к первой дочери Одина, это не моя битва. Мне её не победить. Даже Тору не победить. Но и вмешиваться, зная исход, я не имею права. Мир найдёт способ излечить сам себя. Даже если земля Асгарда погибнет, его люди будут жить дальше. Надеюсь, Тор вовремя поймёт это. Именно на его плечи возложена миссия пронести сквозь века нашу культуру, не дать ей погибнуть на самом деле. Потому что нас с Локи рядом не будет. По разным причинам. Не уверена даже, что трикстер заглядывал так далеко, как я. Возможно, он не знает, какое будущее ему уготовано. Или, наоборот, всё знает, и всеми силами пытается избежать подобного исхода для себя. Не могу его винить, но надеюсь, что Лафейсон помнит про свою давнюю подругу, которая всегда-всегда была на его стороне. И не готова терять своего товарища по шалостям.

[indent]Фригга помогла мне развить дар предвидения, дарованный от рождения, но он лишь сводит меня с ума. Я никогда не хотела знать своё будущее, поэтому пыталась подавить свой дар, игнорировала посылаемые мне видения, сопротивляясь урокам всематери. Я хотела бы погибнуть рядом с теми, кого считала сёстрами, рядом с другими валькириями. Я ведь даже не смогла вовремя предупредить их, попытаться их как-то спасти, потому что не умела контролировать свой дар, не увидела вовремя нападение той, которую небезосновательно всегда боялись. Возненавидеть приёмную мать я так и не смогла, ведь она действительно пыталась переломить моё собственное упрямство. Жаль, что многие преподанные ей уроки я поняла лишь спустя время. Но теперь я буду готова. Я знаю, как умрёт старшая сестра Тора. И знаю когда. А я буду жить. Обязательно потанцую над её могилой. Но пока рано. А выжидать я давно научилась. Моя месть будет сладка, потому что нет ничего приятнее смотреть, как падёт твой злейший враг.

[indent]Я вернулась в Нью-Йорк в тот год, когда бывшую башню Старка полностью перестроили. Теперь над городом горит гордое "Мстители", а я лишь презрительно морщусь каждый раз, когда высотка попадает в моё поле зрения. Мне приходится пару раз сморгнуть, чтобы сосредоточиться на картинке настоящего мира, отгоняя видения возможного будущего. Я ещё не совсем понимаю, в каком именно варианте нахожусь, но все силы вкладываю в то, которое в итоге будет выгодно именно мне. В запасе у меня ещё несколько лет, поэтому позволяю себе расслабиться. Свою ошибку я осознаю лишь тогда, когда широкая, даже несколько пугающая, улыбка появляется посреди моего пентхауса, который я успела облюбовать и уже обжиться в нём. Чешир всегда был таким бесцеремонным. Недовольно скрещиваю руки на груди, ожидая, когда Кот полностью появится передо мной в своем человеческом обличии. Цокаю языком, когда в очередной раз исчезает ослепительно белый оскал острых зубов. Выпендрёжник.

[indent]- Через минуту я возведу защитный купол вокруг своей квартиры, - громко фыркаю, поднимая руку и скрещивая пальцы, - И тебе повезёт, если тебя не разрубит пополам, - прищуриваясь, поворачиваюсь вокруг своей оси, пытаясь отследить мерцание, которое всегда сопровождало Чеширского перед его эпическим появлением. К счастью или к сожалению, я слишком хорошо его успела узнать за столетия нашей истории. Какое-то тёплое чувство поднимается в моей груди от осознания того, что он сам решил навестить меня. Скучает. Улыбаюсь, экранируя свои эмоции, полностью закрываясь от него. Наша игра никогда не надоест нам обоим.

[indent]- Раз, - на моих губах широкая ухмылка, которая должна его выбесить окончательно.

[indent]- Два, - скрещиваю пальцы сильнее, прикусывая нижнюю губу.

[indent]- Три, - громко щёлкаю пальцами, прекрасно осознавая, что он, оставаясь невидимым, притаился где-то рядом. Поиграем?

меня от тебя дико кроет // я от тебя себе вены вскрою
— давай я попробую тебя по изгибу твоих_моих ран будущих —
   

шалость удалась – всем понравилось. лишь некоторые могут кукситься [вероятно ангелов представители] из-за неуправляемости демонической. похуй, пляшем // действуем дальше – по наклонной вверх или вниз – как покажет ситуация, время и место.

сегодняшние занятия в саду, полеты туда-сюда, под предводительством великого и ужасного [нет] геральда проходили успешно. тренировки всласть выбивали опору из-под ног и сознание улетало все дальше и дальше после очередного взмаха крыльев. сколько уже лет, а мими все не привыкнет к сладкому/радостному этому чувству, которое даруется всем истинным ангелам/демонами, да и непризнанным в конце концов. к чувству, которое сопряжено со свободой внутри вен и различных их ответвлений алых, когда оказываешься в воздухе, далеко-далеко от поверхности. а если это еще и не сопряжено с какими-либо целями, то всласть можно насладиться этим одухотворяющим аффектом.

- эй, мими, - равняется энди рядышком. демоница забавную и недовольную моську корчит, всем видом показывая неудовольствие. – как твоя новая соседка? ты ее не обижаешь?

- о! – оживает мими, слишком резко меняя свое настроение. – а ты втрескался в нее что ли? о лоре ты так не беспокоился, если мне не изменяет память, - девушка делает кувырок в воздухе, между делом оставляя краткое эхо своего смешка в воздухе. – ну чего застыл? отвечай или я не отвечу.

детский сад, не иначе, но какая разница, когда покалывает вся ситуация веселостью и забавностью? мими от этого только радуется, отчасти напоминая какого-то почти_вампира энергетического, хотя лишь преследует свои личные плюсы для повышения настроения. игры словесные/нет – один из способов.

- нет, ничего я не втрескался.

- спорим – что втрескался? - зловеще так ухмыляется.

- мими… я просто интересуюсь ее состоянием, - раздражается непризнанный.

- а я участвую в ее состоянии, - неоднозначно демоница высказывается и ныряет в пух и белоснежный прах облачный.

   
вики уокер - отдельная история, поди сказка, которую следует рассказывать взрослым на ночь. в этой сказке только самые красивые картинки, самые глубокие и чувствительные смыслы запрятанные за длинными предложениям из букв/слов сложенных наспех, но точечно, самим великим провидением [считай – все  и д е а л ь н о]. вики, безусловно, засела в мыслях переставая быть только рассказом, а уже превращаясь в факты. но если вернуться к началу – какая обложка у это сказки. awww ~

мими размышляет, лежа на своей кровати. языком по губам ведет, раздумывая о соседке, которая в такой славный вечер где-то пропадает. возможно изучает местные красоты, сложенные из кучи всего того, что смертным лишь после смерти уготовано встретить [какая-то тавтология, но смысл понятен].

здесь, в мире "за занавесом" человеческой жизни, все по-другому. даже звезды складываются в причудливые скопления напоминающие целые произведения еще никем там на земле не придуманные. отсюда вся благодать идет в умы/разумы смертные, отсюда вся планета страдает или радуется, именно здесь принимаются все решения с легкой руки шепфа и его верных-верных ангелов-прихвостней.

здесь [дубль два], в мире "за занавесом" человеческой жизни, гораздо красивей, величественнее. энергия ткет по мановение вселенского замысла все, что мы видим кругом. и, кажется, что именно с ее вселенской руки происходит внезапное.

- вики, - шумно/прерывисто выдыхает мими, когда и секунды подумать не дает непризнанная, ворвавшись в их совместную обитель. при этом слишком быстро оказывается сверху, слишком быстро разрывает всякое расстояние являясь вдруг слишком пламенной. н е о ж и д а н н о. – поразительно, как одна ночь способна раскрыть потенциал одной симпатичной непризнанной, - умиляется демоница, пока еще игнорируя поступивший запрос и этот суровый вид.

ей однозначно нравится, как обстоят дела с их взаимным сожительством.

- чертовски хороша, - мими удается частично освободиться от горячей хватки девицы, которая продолжает прижимать к кровати. получается пальцами скользнуть по женской шее, кончиками по скуле пройтись и замереть на подбородке. – но очень напряжённая. давай измени положение.

мими использует крылья как рычаг и довольно резко вскакивает, успевая прижать к себе непризнанную и вместе усесться на кровати. делает все аккуратно, явно пользуясь такой нестандартной техникой не первый раз в своей жизни. смотрит в глаза девушки, что задала вопрос явно не слишком внятный и ни разу мими не понятный.

отпускает, но не отодвигается слишком далеко от нее.

- какого блядь черта? знаешь, я же встречала черта. тебе какой нужен именно? уверена, мы выбьем из него все необходимые ответы на твои вопросы, - не сдерживаясь тараторит мими в своей непревзойденной и беспечной манере. концовку делает тихой по громкости, а потом вовсе меняется в лице – серьезней становится. – но чтобы мне окончательно понять о чем идет речь, выскажись не так как в прошлый раз. уверена, что как только мы закончим с этим разговором у нас будет время еще раз поиграть в "прижималочки", хе-хе, - мими подмигивает, слишком стремительно и быстро соскакивая с серьезного диалога.

видит, что вики злится, но пока не понимает к чему все это. не понимает, что вообще могло случиться такого из-за чего покрывается неглубокими складками этот прекрасный непризнанный лобик.

— Что ты здесь устроила, Сильвана... Это противоречит всем законам природы! Этому... нет названия!
—  Вождь, без новых Отрекшихся мой народ бы вымер... Мы потеряли бы влияние в Гилнеасе и северном Лордероне.
—  Ты хоть понимаешь, что это значит, Сильвана? Чем ты теперь отличаешься от Короля-лича?
— Как это чем, Вождь? Я служу Орде.

Сильвана едва себя сдерживала, чтобы не заорать на своего подчиненного. Как иронично, не так давно вождь Орды — Горош Адский Крик, так же осмелился сравнить её с Плетью. А если быть точнее, то с самим Королём Личом — Артасом Менетилом, тем, кого эльфийка всем сердцем презирала и ненавидела. Тогда Королева банши с легкостью парировала слова орка, переведя всё в шутку, словно не понимала сути вопроса. Но на деле она понимала к чему вёл вождь Орды также явно, как и то, для чего она всё это затеяла. Однако, на этот раз всё было совсем иначе, и она так просто не смогла отмахнуться от слов своего офицера. Лучницу задели слова Кольтиры Ткача Смерти настолько, что она едва не вцепилась ему в глотку, в попвтках доказать обратное. Для неё было важно, чтобы её окружение четко понимала, что она не Артас, и никогда им не будет. Она никогда не станет таким же как он, и что их цели кардинально отличаются. Орки могут говорить и думать, что угодно, но не её народ! Не её доверенные лица. Эх… как же ей хотелось бы, разъяснить, хотя бы малую часть всего происходящего. Однако, она не может этого себе позволить. Никто не должен знать, о её планах и стремлениях. Никто, кроме валь'кир и Натаноса. Впрочем, второй, тоже знает тоже далеко не все, что затевает его королева и почему. Гнилосень доверяет своей Тёмной госпоже настолько, что не требуя объяснений, делает все в точности так же, как попросит его Ветрокрыла.

— Как же меня воротит от этих разговорах о чести. Тошнит от них смертельно. Ваша честь меня в могилу несколько раз свела. У меня не так много попыток осталось, чтобы закончить начатое и перейти к следующей фазе моего плана.

Эльфийка мысленно пересчитала своих валь'кир, как «дополнительные жизни». Если бы враги только знали бы, они бы в первую очередь пытались бы уничтожить крылатых воительниц, дабы лишить Сильвану возможность снова восстать из мёртвых. Но благо, никто об этом пока что не знал, а потому-то «дополнительные жизни», пока что в безопасности. Некогда предводительница Следопытов Кель'таласа, просжигала взглядом своего заключенного. Она прекрасно понимала, что рыцарь смерти сейчас доволен собой, как никогда прежде. Что не удивительно, мало кому удавалось ранить Тёмную госпожу, а ему удалось. Конечно, он не ждёт после этого твиста, какого-то милосердия к своей персоне. Впрочем, скорее всего, он проявил такую храбрость, потому не ожидал к себе милосердия заранее, а зря.

— Ты мне будешь говорить про честь? — Прорычала Ветракрылая. — Ты — кто сговорился с Альянсом за моей спиной? Ты? — Эльфийка пренебрежительно фыркнула и отвернулась от своего собеседника. Рейнджер явно была сейчас не в духе, и злить еще сильнее — не самая разумная идея. Пережить разговор конечно можно, но в чем смысл, если больше всего на свете ты будешь молить о смерти? — Знаешь, меня уже убили в спину, стоило мне довериться и повернуться к своему союзнику спиной. Ощущения не из приятных. — Некогда офицер Луносвета говорила про инцидент, что случился во время битвы за Гилнеас. Лорд Годфри выстрелил в спину Тёмной госпоже, после чего скрылся в лесу. Ткач Смерти, конечно не присутствовал лично при этих событиях, но возможно слышал о них ранее. Возможно он даже не поверил, что Сильвану тогда действительно убили в тот злополучный день, раз она всё ещё ходит по землям Азерота. Да и свидетелей тогда было маловато, на радость убийце.Да и слухи, далеко не всегда правдивы. — Мне хватило смертей, чтобы понять, что это не моё… Я сделаю все, чтобы мои войска пережили эту войну, как и я сама. А насчёт Плети… То, я тебе скажу, чем я отличаюсь от неё — я не бросаю своих в лапах врага. — Это было небольшое напоминание рыцарю смерти, о его заключении в Алом ордене, где тот чуть не погиб. На его счастье, Тассариан даже после посмертия сохранил какие-то понятия о чести. Несмотря на запрет, рыцарь смерти организовал спасательную операцию для своего дорогого друга.

«Я не доверяю ей. Её сердце по прежнему принадлежит народу эльфов»

Сильвана задумалась, сколько правды было в словах молодого эльфа. Правда ли он не уступил бы Андорал войскам Штормграду, и как бы это бы выглядело на самом деле. Развязал бы войну, сразу после того, как Плеть была бы уничтожена и напал на людей того, кем бы он так дорожит? Или предупредил бы о том, что перемирию конец прямо смотря в глаза тому, кому был обязан жизнью? Звучит совсем не правдоподобно. Скорее Тассариан лично бы уступил бы Андорал, чем Ткач Смерти начал его отбивать, или же требовать его. А это значит, что Андорал остался бы Альянсу, ибо генерал Штормграда тоже не хотел бы разочаровывать своего короля Вариана Рина. Для него провал за битву при Андорале сильно сказалось бы на репутации, которая у него и так никчерту. А значит, Кольтира благородно бы уступил город Альянсу, посчитав, что Тассариану нужнее. Ведь он мог прийти грустно опустив взгляд, сказав, что Плеть сильно ослабила его отряд и у его войск просто не хватит сил для захвата города, который уже занял Альянс. Существенных причин не верить своему офицеру, у Ветрокрылой бы не было, и обман бы удался, если бы на поле битвы не появилась бы Линдси Рэйвенсан.

— Может ты и не собирался, но ты бы уступил. Несомненно твой друг... — Сильвана едва сдержалась, чтобы не назвать его «дружочком». Яд — ядом, а опускаться до такого укола, эльфийка не хотела. Она всегда считала, что её народ был достоин лучшего. Некогда Ткач Света, наверно был один из самых главных представителей её народа. Он был, как и она эльфийской расы. Как и она, он потерял все при битве за Кель'Талас. Как и она, он был во власти Короля Лича, и делал такие вещи, которыми не гордится и по сей день.
— Не думаю, что ты бы смог сказать ему в лицо, что перемирию пришел конец, и пора сражаться за город между собой. Духу бы не хватило высказать это ему… А бить в спину, а действовать исподтишка — ты и сам сказал, что не умеешь. Договориться, тоже вряд ли бы получилось, ведь на кону репутация Тассариана, твоего спасителя. Так, скажи мне, Кольтира, как бы ты мне в дар принес бы Андорал? — Королева банши говорила уверенно и без какой либо запинки, словно репетировала эту фразу не единожды. Сильвана подозревала, что знает ответ на свой вопрос: «никак». Потому-то она скорее молчание в ответ, нежели вразумительную фразу, которая бы оправдала её офицера, и заставила бы поверить, что Андорал был бы во власти Орды.
— Запомни, офицер, на войне все средства хороши. А добивать истерзанного противника, это вовсе не подлость — это стратегия. — Едва ли заключенный, конечно внемлет её словам. Во всяком случае, пока на противоположной стороне будет Тассариан. Тёмная госпожа не была уверена, что подписанный мир, не нёс в себе цель уберечь Штормградского офицера от смерти в той битве.

— Что же, если они так дорожат друг дружкой, было бы совсем неплохо завербовать его в армию Отрекшихся. Он же выходец из Лордерона, так что ему тут найдётся занятие и место. Кольтира будет доволен, а я получу на своей стороне опытного воина и хорошего стратега. Это будет прекрасный и дальновидный ход. Путь приводит своего Тассариана в армию Лордерон. Посмотрим, на что он способен.
Конечно у эльфийки были и свои мысли на принятие в ряды врага. Хотя, она и не лгала, когда говорила, что считает любовь — прекрасным чувством. Да и любовь к человеку, нисколечко не смущало. А уж, если из этой любви можно получить еще и выгоду, тогда тогда становиться всё еще прекрасней и интересней.
Сильвана не знала, как рыцарь смерти расценит её приглашения. Станет ли искать в нем подвох, считать, что это ловушка. или что-то в этом духе. Но её дело предложить. В конец-концов, какая у них альтернатива? И дальше бороться друг против друга? Не лучше уж сразу перейти к постельной борьбе без лишних прелюдий. Дорога в Альянс Кольтире закрыта, остаеться Тассу перейти на сторону Орды. Если потребуется, Королева банши выпишет какой угодно ордер, и сколько угодно. От остолькой орды эльфийка защитит своих голубков. Не впервой она нарушает запреты. Удасться и в этот раз, в случае чего, плюнуть в лицо Горошу так, что он не поймёт, что это только что было: искреннее недоумение, или же всё же плевок в его адрес.

Когда собеседник вновь заговорил, эльфийка прищурилась  вслушиваясь в каждое слово, боясь что-то упустить из виду. В голове чувствовалось отчаяние и боль. что были так близки лучнице. Она верила каждому слову, что озвучивал Ткач Смерти, потому, что ощущала, как его же слова разрывали ему сердце. От чего-то на её глазах начали выступать слезы. Эльфийка словно ощущала каждую свежую рану, на сердце Кольтиры, оставленные его же словами отчаяния.
Ветрокрылая вспоминает себя, свои чувства, что тенью следуют за ней. Ту скорбь, которая звучит все эти годы в душе банши. Она не замолкает, и не утихнет никогда. Темный следопыт привыкла игнорировать её. Потому. что понимала, что её не унять и ничем не заглушать. Она это знает, потому, что пыталась всеми возможными способами. Проявив слабость, Силвана отдалась во власть чувствам, и слёзы градом потекли из глаз. Все мысли перемешались вдруг в голове. Тёмная госпожа закрыла глаза прижавшись к своему офицеру, не переставая плакать. Такой, пожалуй никто её еще не видел, даже сестры Ветрокрылые. Всегда она казалась сильной и бесстрашной, даже когда сражалась против самой Смерти.
Она плакала некоторое время, без перерыва, словно поставила себе цель выплакать все слезы за долгие годы страдания в один миг. С трудом тёмный следопыт заставила себя отстраниться от заключенного, унимая дрожь внутри. Сильвана знала кто она, и четко помнила, что не имела права на проявления каких либо эмоций. Разумеется, за исключением ярости, которая постоянно бурдела в ней и придавала сил для битвы.

— Ты должен забыть его... — Не без сожаления произносит лидер Отрекшихся.
— Забыть его раз и навсегда. — Эльфийка ощущает на себе морозный холод по всему тему. Ей ужасно хочется сжаться в двое и не двигаться более.
— Твои чувства к этому человеку, губительны для тебя. — Делая паузы после каждой своей фразы, Сильвана переводила дыхания, стараясб держать свои чувства под своим контролем.
— Кольтира, я заглянула за грань, и там нет ничего хорошего. Одни страдания и боль. В этом мире у нас есть шанс стать счастливыми. — Королева банши делает большое усилие, чтобы перевести дыхание. Она не была уверена, что может сказать своему офицеру, а что нет. Вдруг он снова воткнёт ей в спину нож. Такая возможность у него всё еще представится.
— В это, наверно сложно поверить… Но все, что я сделала в Гилнеасе, я сделала это ради нашего народа. — Ветраккрылая переводит взгляд на своего сломленного собеседника, не зная как еще объяснить так, чтобы не раскрывать всех важных карт в её «игре».
— У меня были видения, об этой битве, за долго до того, как она настала. — Тихо начала Сильвана. Она хотела убедить своего офицера не делать глупостей, хотела сказать, что понимает его чувства, хотя он наверняка не разделял её мнения.
— И в этой битве, проиграли Отрекшиеся. А знаешь почему? Потому, что использовали, как пушечное мясо. — Хотя Ветрокрылая прежде всегда в таких ситуациях говорила «нас», то сейчас она старалась не упоминать себя. Она говорила об Отрекшихся, как о тех, кто действовал без её указаний. Разумеется это было сделано намеренно, а не спроста. Да, и можно заметить, что почему-то лучница не увидела в своем видении, то как ей в спину стреляет предатель.
— Я не хотела снова увидеть тот кошмар, но уже наяву. Потому, то я поступила так, как поступила, Ткач. Наш народ заслуживает большего, он и так уже сполна настрадался. И ты, мой рыцарь, заслуживаешь большего, чем имеешь сейчас. И я сделаю все, чтобы ты это получил.

Мраморный пол храма ужасно холодный, даже когда Шэдоухарт кладет вообще все, что может сойти за утепление, между спальником и полом. Иначе и быть не могло среди подземных руин, никогда не видевших солнца и много лет не чувствовавших человеческого тепла. Хотя едва ли в иные времена здесь было бы комфортно спать.

Это святое место, Вызов Шар, — и вообще не предназначенное для того, чтобы разбивать здесь лагерь, раскладывать поклажу, кипятить воду в котелке, словно это какая-то заброшенная лачуга. Занимаясь этими бытовыми вещами, Шэдоухарт старается, насколько может, делать это уважительно — хотя этот концепт звучит абсурдно даже для нее самой. Как можно уважительно разбивать лагерь?
Она думает, что возможно, стоило предложить, чтобы они разбили лагерь снаружи, прямо у входа в усыпальницу Тормов, но все и так вымотаны лабиринтом храмовых коридоров и долгим днем, который в Темных землях от ночи не отличается. Ей самой все время хочется спать. Над этой землей висит не только некротическое проклятие, разъедающее плоть — есть что-то здесь, убивающее всякую бодрость духа, и Шэдоухарт не чувствует в себе сил и желания бороться против кощунственно кипящего котелка, потому что она замерзла и устала и мечтает о чем-нибудь горячем. Она надеется, что это будет списано с ее счета прегрешений в категорию ради задания. А если не ради задания, то время для наказания наступит когда-то позже.

Она задумчиво смотрит на ломоть берегостского сыра — единственной потенциально съестной вещи среди бутылок амнского десертного, которые она вытащила из буфета той таверны в Темных землях. Шэдоухарт до сих пор передергивает от отвращения, когда она вспоминает того бармена и его дохлых постояльцев.
Темные земли их сильно поистрепали — еще в друидской роще посреди заброшенных и захваченных гоблинами поселений в компании беженцев с детьми, покидающих свои скромные огороды, было ясно, что пояса пора затянуть потуже. Но когда их запасы начали подходить к концу, а собирательство не дало результатов, стало ясно, что новое отверстие в ремнях — это лишь вопрос времени.
— Кто-нибудь разбирается в сырах? Думаете, эта плесень достаточно благородная? — Шэдоухарт поднимает взгляд на Уилла в надежде, что он, опираясь на свои кулинарные познания, привитые в высшем свете, скажет, что им повезло найти уникальный сорт сыра, который на самом деле настолько же хорош, насколько он вонюч, поэтому все они могут не волноваться.
Но на лице у Уилла такое же сомнение, которое, безо всяких зеркал, написано на ее собственном.
Ха, пожалуй, этот сыр прикончит их быстрее, чем проклятие.

Уилл спрашивает Гейла, может ли тот наколдовать что-то съестное. Гейл, конечно же, не может — но может предложить свой набор великолепных специй, которые он насобирал боги ведают где, чтобы придать изысканности любой стряпне, которую удастся наскрести в заброшенном храме.
Шэдоухарт почти уверена, что здесь можно наскрести только пыль. Она смотрит на Тавсона, потом на Астариона.
— Что если съесть ортона? — это шутка, конечно. — Знаю, Астарион, ты наверно хотел его для себя… но ты же поделишься с нами? Тав наверняка сможет его приготовить. Со специями Гейла.
Она шутит беззлобно, но не уверена, что это звучит так беззаботно, как она хотела бы. Ей в этом храме не по себе  — и, сколько бы она ни пыталась убедить себя, что так и надо, что божественное величие не должно ощущаться приветливым или уютным, иногда у нее по спине пробегает холодок. Кажется, кто-то за ними наблюдает. Хотя в гулких и пустых коридорах никого нет.
Если не считать крыс.

Заказываю себе очередную порцию виски, уже заранее решив, что она окажется последней на сегодня. И дело не в опьянении, которого я практически не ощущаю. Я могу хоть весь бар выпить и даже пошатываться не буду. Просто Мистик-Фоллс меня разочаровывает. Я, конечно, понимала, что это дыра по типу родного Бон-Темпса, но чтобы настолько... даже предположить не могла. Все эти деревенские жители меня не интересуют. Будь я живой, ещё до обращения, может быть была бы рада их вниманию, но сейчас лишь скулы сводит от скуки. Да и виски тут.. ну откровенно говоря, дерьмовый. Да, пожалуй, Билл меня избаловал. Впрочем, не вижу ничего плохого в том, чтобы окружать себя только самым лучшим. И, если травить своё тело, то только ядом самого лучшего качества. Хотя теперь ни наркотики, ни алкоголь не могут навредить моему телу. Больше не могут. Допиваю виски, недовольно поморщившись от горьковатого привкуса на кончике языка. Даже настоящая кровь вкуснее, чем это.

Но не успеваю развернуться на стуле, оставив на стойке довольно крупную купюру, как ко мне подсаживается высокий брюнет, и я очень удивлена, что такие мужчины водятся в этом городе. Впрочем, через мгновение я понимаю, что он на самом деле вампир. Удивительно, как я не распознала его раньше и как могла не обращать на него внимание на протяжении всего вечера. Видимо, слишком глубоко ушла в себя. Эта ошибка могла бы стоить мне дальнейшего существования, ведь у Комптона достаточно врагов, а я его единственное дитя и самый действенный рычаг давления на нового Короля Луизианы. Мысленно отвешиваю себе оплеуху, очаровательно улыбаясь и заправляя прядь волос за ухо, вполоборота поворачиваясь к своему новому знакомому. Облизываю губы, с которых не сходит лукавая улыбка. Ну что же, может быть этот город не так безнадежен, как мне изначально показалось.

- Только если ты можешь мне предложить что-то лучше того, что подают здесь, - с некоторым презрением щелкаю по своему опустевшему бокалу, из-за чего он скользит по барной стойке в сторону мужчины. Чуть расправляю плечи, откидывая волосы за спину, открывая вид на декольте. Когда-то давно, мое собственное поведение заставило бы меня покраснеть от смущения. Но я давно уже не та запуганная девочка, которую едва ли не ежедневно бил отец. Занку не обманул, когда исполнял мое желание. Я действительно получила новую жизнь, когда рискнула ослушаться деспотичного отца. Мне было жаль только то, что мне пришлось оставить свою сестру, но я уверена, что наша с ней история еще не закончена. После внушения от Комптона, старший Хэмби стал вести себя гораздо приличнее, больше не поднимал руку ни на мать, ни на Идэн. Так что за их безопасность я могла быть спокойна. Как только сестра достигнет определенного возраста, я вернусь и предложу ей шанс изменить жизнь. Мы уже обсуждали это с Биллом, он даже согласен лично обратить сестру, если она согласится. Если нет, то мы в любом случае не оставим ее - оплатим переезд в новый город, обеспечим поступление в любой колледж, чтобы у нее было яркое будущее.

Заставляю себя отвлечься от мыслей об Идэн, более внимательно окидывая взглядом своего соседа. Красивый, глупо это отрицать, и прекрасно об этом осведомлен. Харизматичный, наверняка женщины на него буквально вешаются. Умеет себя преподнести, а это качество иногда важнее, чем внешняя привлекательность. Отлично, приятная компания на вечер мне обеспечена.

- Как тебя зовут, красавчик? - склоняю голову к плечу, с любопытством прищуриваясь. После обращения я разучилась смущаться и предпочитаю всегда прямо высказывать свои желания, без лишних сантиментов. Даже бессмертная жизнь может быть скоротечна, лучше я буду жалеть о том, что сделала, чем потом изводить себя размышлениями "а что, если бы я?.." В любом случае, я рассчитываю на интересное продолжение этого вечера, и что-то мне подсказывает, что мой новый знакомый меня не разочарует.

Последние дни Сабрина практически не спит, лишь находит временное забытье в тревожной полудреме, находясь на границе сна и яви. Крутится ночами напролет в собственной постели, изредка негромко стонет. Ничего ей уже не помогает — даже знаменитые зелья тети Хильды. Сон не приходит к юной ведьме. Все началось в тот момент, когда она подписалась в книге Темного Владыки, признавая его власть над собой, тогда как все ее существо противилось этому. Сабрина желала власти и свободы, но ей пришлось поступиться своими принципами, чтобы спасти своих близких и свой город. Под ее глазами появились темные круги, которые она неизменно тщательно маскирует подслушанным заклинанием. Впрочем, тени под глазами неплохо дополняли ее новый образ — серебро волос да более бледную, но теперь уже идеальную кожу. Спеллман стала лишь тенью себя прошлой, но теперь уже идеальной ведьмой. Соблазнительной. Манящей. Темной. Отражение в зеркале хитро подмигивает ей, и Сабрине требуется время, чтобы узнать себя.

В её видениях нет людей. Только горы тел. Руины разрушенных зданиий. Солнечное затмение, окрашивающее пейзаж в мрачные цвета. И красный. Много красного. Сабрина уже не вздрагивает, переступая через бездыханного Харви. Или Сьюзи. Или Роз. Ника. Тетушек. Сейлема. Они нереальны. Она знает, что там впереди ее ждут. Поэтому держит голову прямо, стараясь не смотреть себе под ноги. Это все не по-настоящему. Это просто сон. Страшный, ужасный сон. Который ей не суждено досмотреть до конца. Она неизменно просыпается, стоит ей толкнуть тяжелые резные двери. Смех. Раздражающе громкий, самоуверенный смех — последнее, что она слышит, прежде чем резко сесть на собственной постели, тяжело дыша. Сейлем, спящий исключительно у нее под боком, приподнимает голову и негромко мяукает, словно пытаясь успокоить свою хозяйку. Сабрина лишь чешет его за ухом, прежде чем рухнуть обратно на подушки, тяжело выдыхая.

Все хорошо.

Сны меняются со временем. Она слышит голос — тихий, хриплый, манящий. Зовущий. А после резко просыпается, машинально скользя рукой на плечо, ощущая под подушечками пальцев лишь гладкую кожу. Это был просто сон. В очередной раз. Ей удается обманывать друзей, тетушек, Эмброуза. Заклинание в очередной раз скрывает темные круги под ее глазами.

Снова этот голос. Сабрина ежится, потирая плечи ладонями., пытаясь прогнать озноб. Слишком реальны ее ощущения. Делает шаг. Еловые ветки неприятно колют босые пятки. А кожа на плече уже не такая гладкая — под пальцами ведьмы три ровных полосы — словно следы когтей. По спине пробегают мурашки. Она просто спит. И никак не может проснуться.

Сабрина привыкла видеть во снах разрушенные города и груды мертвых тел, поэтому безлюдная опушка ближайшего к Гриндейлу леса удивляет ее — кажется, они праздновали последний Самайн здесь. Ей хочется сопротивляться голосу, но ноги действуют против ее воли, сокращая расстояние между ней и постаментом с книгой. Она уже знает, что именно увидит на страницах древнего фолианта, но все же ее взгляд прикован к страницам древнего фолианта. Сабрина Спеллман ярко выделяется среди остальных имен. И отчего-то ведьме кажется, что именно ее имя начертано кровью.

— Я все равно не принадлежу тебе, — упрямо поджимая губы, говорит Сабрина, не в силах отвести взгляд от собственного имени в череде прочих — Пруденс, Агата, Доркас, Николас, Хильда, Эдвард, Зельда — они все добровольно отдали свои души Сатане, Сабрина же была вынуждена расписаться в книге. Поэтому она резким движением скидывает книгу на землю, захлопывая ее, после оглядывается, вскинув подбородок. Ей не страшно. Она просто уже устала бояться за себя и своих близких. — Я никогда не буду твоей.

Ванда не живет. Просто существует последние пару недель, выполняя какие-то автоматические действия. Весь мир потерял для нее краски. Остался только красный.

Каждый день был похож на предыдущий. Проснуться. Принять душ. Позавтракать, читай, поковырять вилкой яичницу или омлет и выпить несладкий кофе. Навестить Пьетро и в очередной раз услышать "Никаких улучшений, к сожалению, но он стабилен". Ведьме хотелось выть от этих холодных безжалостных слов, но она лишь кивала, выдавливала из себя вежливую улыбку да какие слова благодарности и уходила. Выбирала наиболее уединенные уголки, где никто ее бы не потревожил. Ей не хотелось никого видеть. Ей не нужна была их жалость и забота. Ее дом был уничтожен, буквально стерт с лица земли. Ее сердце билось сейчас за счет многочисленной аппаратуры в стерильной палате. Ванда даже пыталась выйти на связь с Эриком или Лорной, но наткнулась лишь на глухую стену. Чарльз Ксавьер также не смог [или может быть не захотел] ей помочь.

Ей просто некуда было пойти.

Но находиться рядом с Мстителями было невыносимо. Ванда не чувствовала себя в безопасности, не могла расслабиться, окруженная бесчисленными агентами и героями Земли. Единственный, с кем ей было относительно комфортно, кто был свидетелем ее изменений, кто помог ей определиться и кому она не причинила непоправимого вреда, Клинт Бартон отбыл в неизвестном направлении вскоре после того, как медики разрешили. До этого Максимова буквально льнула к лучнику, видя в нем необходимую поддержку. В конце концов, Пьетро пострадал именно защищая Бартона. А все остальные пострадали из-за неё. Ведьма не осознавала в полной мере, что именно она делает. И самое главное, как именно она это делает. И все чаще Ванда ловила себя на мысли, что от пуль пострадал не тот близнец. Пьетро заслуживает жизни гораздо больше, чем она.

Новоприобретенные способности ее пугали. Барон и влияние скипетра что-то окончательно сломали в ней — какие-то внутренние барьеры, стерли тонкие границы дозволенного, подтолкнули к самому краю. Безумный демон сидел в ее голове и каждое мгновение рвался на свободу, жаждал крови. Максимова сходила с ума, слушая его манящий шепот и сжимая виски тонкими пальцами с неизменными дешевыми кольцами [это все были его подарки, поэтому Ванда скорее умрет, чем расстанется с ними]. И иногда ей так хотелось поддаться, прислушаться к голосу_ с д а т ь с я. Просто перестать сопротивляться, опустить руки. Демон обещал ей исполнение самого главного желания взамен на послушание.

Впрочем, Штрукер тоже много чего им обещал. И Магнето. И даже непогрешимый Профессор Икс. И к чему это привело?

Ванда может быть и не доверяла Тони Старку в полной мере, он был меньшим из возможных зол. Да и крайне редко появлялся в собственной башне, к огромному облегчению Ведьмы. Постепенно она осваивалась на базе, позволяла себе чуть больше времени проводить в обществе других людей, заглядывала в спортзал или даже комнату отдыха, когда там было больше трех человек. Но ее все еще боялись, она чувствовала это, слышала их мысли, пусть теперь уже совсем этого не хотела. Экранироваться было сложно, и покой Алая Ведьма находила только в одном месте — в палате Пьетро, размеренное шуршание приборов помогало ей успокаиваться. Иногда она даже засыпала в кресле около его постели, но на утро неизменно обнаруживала себя в своей комнате. Она не знала, кто именно ее перемещает, пока в одну ночь не проснулась и не уловила отголосок мыслей Сэма Уилсона, который осторожно поднимал ее на руки. Тогда и на следующее утро она не подала виду, что что-то произошло, но через пару дней составила компанию Соколу в гостиной, сделав ему чай и по обыкновению ничего не сказав, лишь едва заметно кивнув. С тех пор это стало негласной традицией.

Возможно, Ванде было так легко с Сэмом, потому что его не было там, в Соковии. Ей не приходилось пробуждать его самые худшие воспоминания, а ему не приходилось заново переживать их. Чувство вины жгло Ванду не хуже огня, пробуждая ее худшие кошмары. И что самое страшное, никто ее не винил! Никто не смотрел косо, скорее наоборот.

От гнетущих мыслей Ведьму отвлекает даже не сколько голос Наташи, сколько ее мысли и ее настроение. Ванда внутренне напрягается, невольно расправляя плечи, поднимая на русскую слегка расфокусированный взгляд. Ей требуется не более полминуты, чтобы полностью осознать, кто именно перед ней.

— Что? — брови Ведьмы сходятся на переносице, на лице чистое удивление вперемешку со страхом. Прошлое Наташи едва ли не сбило Максимову с выполнения миссии, заставило сомневаться, а действительно ли то, что они делают, во благо? И Ванда не могла заставить себя посмотреть в глаза русской шпионки, старалась и вовсе избегать ее компании.

— Пока они меня не подводили, — упрямо возражает Ванда, чуть отстраняясь от рыжей, невольно намекая на произошедшее на том злополучном корабле. Зрачки, реагируя на внутреннее состояние дочери Магнето, вспыхивают алым светом, а на кончиках пальцев появляется алый туман. Впрочем, Ванда быстро берет себя в руки, сжимая ладони в кулаки. Ей не хочется признавать правоту Романофф, но та не собирается отступать и не оставляет выбора. Почти, как Клинт когда-то. Возможно, именно это и играет решающую роль. Глаза вновь приобретают привычный светло-зеленый оттенок, плечи опускаются, а голос звучит на удивление глухо.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Наташа?

Последние дни Сабрина практически не спит, лишь находит временное забытье в тревожной полудреме, находясь на границе сна и яви. Крутится ночами напролет в собственной постели, изредка негромко стонет. Ничего ей уже не помогает — даже знаменитые зелья тети Хильды. Сон не приходит к юной ведьме. Все началось в тот момент, когда она подписалась в книге Темного Владыки, признавая его власть над собой, тогда как все ее существо противилось этому. Сабрина желала власти и свободы, но ей пришлось поступиться своими принципами, чтобы спасти своих близких и свой город. Под ее глазами появились темные круги, которые она неизменно тщательно маскирует подслушанным заклинанием. Впрочем, тени под глазами неплохо дополняли ее новый образ — серебро волос да более бледную, но теперь уже идеальную кожу. Спеллман стала лишь тенью себя прошлой, но теперь уже идеальной ведьмой. Соблазнительной. Манящей. Темной. Отражение в зеркале хитро подмигивает ей, и Сабрине требуется время, чтобы узнать себя.

В её видениях нет людей. Только горы тел. Руины разрушенных зданий. Солнечное затмение, окрашивающее пейзаж в мрачные цвета. И красный. Много красного. Сабрина уже не вздрагивает, переступая через бездыханного Харви. Или Сьюзи. Или Роз. Ника. Тетушек. Сейлема. Они нереальны. Она знает, что там впереди ее ждут. Поэтому держит голову прямо, стараясь не смотреть себе под ноги. Это все не по-настоящему. Это просто сон. Страшный, ужасный сон. Который ей не суждено досмотреть до конца. Она неизменно просыпается, стоит ей толкнуть тяжелые резные двери. Смех. Раздражающе громкий, самоуверенный смех — последнее, что она слышит, прежде чем резко сесть на собственной постели, тяжело дыша. Сейлем, спящий исключительно у нее под боком, приподнимает голову и негромко мяукает, словно пытаясь успокоить свою хозяйку. Сабрина лишь чешет его за ухом, прежде чем рухнуть обратно на подушки, тяжело выдыхая.

Все хорошо.

Сны меняются со временем. Она слышит голос — тихий, хриплый, манящий. Зовущий. А после резко просыпается, машинально скользя рукой на плечо, ощущая под подушечками пальцев лишь гладкую кожу. Это был просто сон. В очередной раз. Ей удается обманывать друзей, тетушек, Эмброуза. Заклинание в очередной раз скрывает темные круги под ее глазами.

Снова этот голос. Сабрина ежится, потирая плечи ладонями., пытаясь прогнать озноб. Слишком реальны ее ощущения. Делает шаг. Еловые ветки неприятно колют босые пятки. А кожа на плече уже не такая гладкая — под пальцами ведьмы три ровных полосы — словно следы когтей. По спине пробегают мурашки. Она просто спит. И никак не может проснуться.

Сабрина привыкла видеть во снах разрушенные города и груды мертвых тел, поэтому безлюдная опушка ближайшего к Гриндейлу леса удивляет ее — кажется, они праздновали последний Самайн здесь. Ей хочется сопротивляться голосу, но ноги действуют против ее воли, сокращая расстояние между ней и постаментом с книгой. Она уже знает, что именно увидит на страницах древнего фолианта, но все же ее взгляд прикован к страницам древнего фолианта. Сабрина Спеллман ярко выделяется среди остальных имен. И отчего-то ведьме кажется, что именно ее имя начертано кровью.

— Я все равно не принадлежу тебе, — упрямо поджимая губы, говорит Сабрина, не в силах отвести взгляд от собственного имени в череде прочих — Пруденс, Агата, Доркас, Николас, Хильда, Эдвард, Зельда — они все добровольно отдали свои души Сатане, Сабрина же была вынуждена расписаться в книге. Поэтому она резким движением скидывает книгу на землю, захлопывая ее, после оглядывается, вскинув подбородок. Ей не страшно. Она просто уже устала бояться за себя и своих близких. — Я никогда не буду твоей.

а всё, а съели пост.

В нашей версии Мизора – одна из сотни с лишним детей Мефистофеля (а вы думаете, откуда у нее такой интересный голубой оттенок кожи?) В молодости она часто работала вместе, можно даже сказать, что дружила, с Рафаэлем, с которым отец, который и так своих камбьонов не баловал, почему-то был особенно затейлив. Мизора не понимала, чего хочет отец, зачем он так жесток и что Рафаэль делает настолько не так.

Позволять себе эмоциональные слабости было большой ошибкой. Баалзебул, давний враг Мефистофеля, вышел на Мизору тогда, когда она была в расстроенных чувствах (казалось, Рафаэль уже давно задохнулся в ледяном озере), и предложил ей выполнить небольшую работу для него. Сущую мелочь. Мизора согласилась и оказалась у Баалзебула на крючке. Теперь она была вынуждена шпионить на него, иначе Мефистофель узнает о ее предательстве, а на что он способен в гневе, Мизора уже видела. И не была уверена, что сумеет выдержать столько же, сколько Рафаэль.

Так продолжалось примерно тысячу лет, пока не появилась Антилия. Если другим своим детям Мефистофель не уделял слишком много внимания, то Антилию и вовсе забыл в мире смертных. Зато ее нашел Баалзебул и решил отправить ко двору Мефистофеля в роли шпионки. Подготовить ее к этой миссии он поручил Мизоре. Мизора взяла сестру под крыло, у них начался роман, она, вероятно, видела в юной камбьонше себя, и искренне старалась подготовить ее к выживанию в Кании (ну и преданный влюбленный взгляд Антилии наверняка был как бальзам на раненое эго Мизоры).

А потом Антилия заложила Мизору Мефистофелю при первой же встрече с ним, как и планировала изначально, и Мизоре пришлось бежать в Авернус, спасая свою голову. Почему не в Маладомини? А потому что Антилия сумела убедить Баалзебула, что его предала не она, а Мизора, так что Антилия до сих пор остается двойным агентом Мефистофеля, выдавая Баалзебулу то, что Мефистофель хочет, чтобы он знал.

Скрывающаяся и почти бессильная Мизора попросила о помощи Рафаэля, на тот момент обосновавшегося в Авернусе. Рафаэль помощь предложил поистине дьявольскую: Мизора шпионит для него в Авернусе, а если выживет и принесет что-нибудь стоящее, он поговорит с Мефистофелем. Когда-нибудь. И о чем-нибудь с ним договорится. Мизоре удалось выполнить свою часть договора, и Рафаэль выполнил свою: Мефистофель отозвал охотников. Без оговорок, конечно, не обошлось: Мизора свободна только пока нужна Рафаэлю, что он должен раз в некоторый промежуток времени подтверждать выполнением прописанного в его договоре с Мефистофелем условия. Стоит ему этого не сделать, и Мизоре снова будет нужно бежать и прятаться.       

В данный момент Мизора служит Зариэль. Она, конечно, немного шпионит за ней в пользу Рафаэля, но в действительности фанатично предана архидьяволице и очень надеется выслужиться и получить защиту от своего прошлого.

А еще благодаря Мизоре Рафаэль знает, что Антилия двойной агент, и может выдать ее Баалзебулу, но не делает этого, потому что у Антилии тоже есть на него компромат. Это ад, детка!

Надо думать, Мефистофелю больше никогда не придется сомневаться в послушании со стороны своих детей: одно дело, когда худшее, что грозит нерадивому камбьону – это столетия пыток, опыты или превращение в лемура, а другое… Это было достойно отдельного гимна, который Антилия уже начала слагать. Возможно, придется вплести в текст пару слов из Темной речи, потому что ни один из известных Антилии языков не позволял себе в должной мере вообразить жестокость кары и глубины отчаяния, которое должен чувствовать Рафаэль.

Освященные тысячелетиями обычаи ада безупречны в своей простоте: падающего подтолкни, на упавшем как следует оттопчись – особенно если уверен, что он больше не встанет, и вдвойне особенно, если когда-то в прошлом он перешел тебе дорогу: месть – это блюдо, которое лучше всего подавать холодным. Прошлые – когда Рафаэль еще что-то из себя представлял – отношения Антилии с непокорным братом лучше всего можно было описать как взаимовыгодное сотрудничество, сводить с Рафаэлем счеты ей было не за что, так что как-то особенно издеваться над его наказанием она не собиралась. Просто когда кто-то, забравшийся так высоко, как Рафаэль, падает так низко, как упал он, зрелище получается завораживающее, и Антилия собиралась насладиться им в полной мере.

Она никуда не спешила, так что сперва в «Ласке Шаресс» неведомо откуда появилась юная темноволосая эльфийка в шелковых одеждах, которую можно было бы назвать прекрасной, если бы не сопровождающий ее резкий запах серы, и только вдосталь полюбовавшись лужей несомненно человеческой крови на полу и воспоминаниями очевидцев, Антилия поднялась наверх.

Наполнявший комнату вкусный запах горелого мяса заставил камбьоншу расплыться в веселой улыбке. Ей невольно вспомнилась ее первая встреча с Рафаэлем – он тогда был в нынешнем облике, но он был дьяволом, и намного более сильным и опытным, чем тогдашняя Антилия, которой приходилось изворачиваться и осторожничать. А теперь он со всеми своими мыслями и жалкими смертными рефлексами у нее как на ладони. Присутствие в комнате второго смертного она зарегистрировала, даже отметила, что он кажется знакомым, будто она где-то уже его видела... Но главным блюдом на этом пиршестве был не он.

– О, Рафаэль. – Антилия не удержалась, покровительственно потрепала новоявленного смертного по щеке и хихикнула. В этом  мелодичном смехе слышались и тонкий звон канийских льдов, и нежное потрескивание адского огня – в общем всё, чего Рафаэлю теперь не видать. – Приятно видеть, что ты уже нашел какие-то положительные стороны в своем новом положении. О, радости смертной жизни! Я могу рассказать что-нибудь о будущей судьбе твоей души – да, у тебя теперь есть душа – если ты, конечно, хорошо попросишь. Встанешь, например, на колени и вычистишь своим языком мои туфли. – Антилия с невинной улыбкой чуть приподняла край платья, показав ножки, обутые в туфли с закругленными носами, маленькие и изящные, но всё равно почему-то неуловимо навевающие мысли о копытах.

– С чего начнём? – спросила Инеж.

– Начнём с того, что уберёмся отсюда и найдём тебе приличную одежду. О, и вот что, Инеж, – Бреккер открыл дверь приёмной и пропустил девушку вперёд, – больше никогда не подкрадывайся ко мне.

В роскошном коридоре с обитыми шёлком стенами всё ещё витал удушающий аромат медового парфюма, но ни владелицы борделя, ни её громил-телохранителей не было видно. Должно быть, удалились в смежные комнаты, из которых, Каз не сомневался, Танте Хелен подслушивала каждое слово сквозь замаскированное отверстие в стене, пробитое специально для этих целей.

Бреккер держался немного позади, пока они шли вдоль ряда безвкусных картин к позолоченным дверям в главный холл, где девушки встречали и завлекали клиентов, чтобы потом увести по винтовой лестнице в комнаты наверху.

Полупрозрачные поддельные шелка едва прикрывали худенькую фигурку нового паука, в её волосы были вплетены такие же фальшивые золотые монеты, на руках болтались широкие обручи, на ногах – более узкие с колокольчиками. И всё же Инеж двигалась настолько легко и мягко, что ни одна из этих дешёвых побрякушек не издавала ни звука. «Как будто невесомая тень. Призрак!» – восхитился про себя Бреккер. Единственным источником шума был он сам, когда постукивал тростью и наступал на поскрипывающие половицы, скрытые под роскошным ковром.

Он только начинал осознавать, насколько удачная вышла сделка. Инеж стала первым человеком за много лет, заставшим его врасплох. Каз мгновенно просёк потенциал, который скрывался в этой маленькой девчонке. Он знал, что не ошибся в её способностях, но помимо полезных для банды талантов в ней имелось кое-что ещё. За столько времени в Бочке Бреккер с лихвой насмотрелся на людей, сломленных жизнью. Сработаться с ними было крайне сложно, и его новая подельница вполне могла оказаться одной из них – матёрой проституткой, от отчаяния вошедшей во вкус, или апатичной куклой, совсем потерявшей веру. Только поговорив с ней, Каз понял, как ему повезло: несмотря на внушённый страх, в Инеж оставались и злость, и храбрость, и воля к свободе. Её не сломил целый год в Зверинце.

Глядя на узкие плечи, покрытые нарисованными леопардовыми пятнами, Бреккер решил, что сделает из этой девушки самую опасную бандитку в городе. Заставит выучить каждый район Кеттердама как свои пять пальцев, научит вскрывать любой замок, покажет, как драться и обращаться с ножом… Ни один крюге из той суммы, которую он с таким трудом выбил вчера у старика Хаскеля, не пропадёт зря. Инеж станет его призраком и поможет заработать в десять… Нет, в двадцать раз больше!

С этими воодушевляющими мыслями Каз следом за Инеж вышел в большой полутёмный холл. Дышать здесь было почти нечем – в каждом углу горели лампы с благовониями, испускающие тяжёлый, сладковатый запах ванили. На бархатных диванах тут и там валялись расслабленные мужчины, окружённые стайками полураздетых девиц. Отовсюду слышались пьяные голоса и наигранное хихиканье. Казу сложно было понять людей, которые стремились проводить здесь время. Из этой душной комнаты хотелось поскорее убраться. Он заметил, как Инеж неуверенно на него покосилась, и кивнул в сторону выхода.

По пути они пересеклись с одним из клиентов, который сначала с интересом оглядел их обоих, а потом остановился и принялся жадно рассматривать Инеж. Всё её тело напряглось, но она не отстранилась, проходя мимо. На мгновение перед Казом будто приоткрылась невидимая ширма, и он увидел, на какую жизнь работорговцы обрекают своих жертв. Ему вдруг захотелось размахнуться тростью и выбить зубы этому человеку, пожирающему фигуру Инеж полным похоти взглядом. Должно быть, это желание отразилось на лице бандита, потому что мужчина, посмотрев на Каза, приподнял руки в жесте перемирия и поспешил удалиться.

Когда позади закрылась дверь, дорогу тут же преградили местные вышибалы. Инеж замерла. Каз порылся в пальто и с бесстрастным видом развернул перед лицами громил документ с размашистой подписью Хелен и печатью из синего воска. Хотя им понадобилось время, чтобы вчитаться, в конце концов, они отступили. Бреккер убрал бумагу во внутренний карман, обогнул свою спутницу и захромал вниз по ступеням.

– Пойдём, – бросил он через плечо, не взглянув на Инеж. – Как хорошо ты знаешь город?

Каз знал, что работницам борделя обычно было разрешено перемещаться в пределах туристического района, но Хелен упомянула, что однажды Инеж пыталась сбежать. Кто знает, каким было наказание?..

Понимание прокатилось по ней волной мелкой дрожи, и Люмин застыла, вслушиваясь в замерший во времени крик о помощи, обращенный к тому, кто так его и не услышал — или не пожелал слушать. Не нашедший ответа, он пронзал века, чтобы наконец-то достигнуть хоть какого-то адресата, и когда пригвожденная им к месту Путешественница подняла широко распахнутые глаза на Тарталью, то по взгляду его, непривычно спокойному и пристальному, поняла, что он знает тоже. Может, оттого, что Предвестникам известно больше; может — оттого, что он прочел это по ее сведенному судорогой лицу — ни для кого в Тейвате ее поиски не являлись секретом, и сложить два и два было бы несложно: мало что в этом мире имело на Люмин влияние столь же сильное, как упоминание о нем.
Пожалуйста, отзовитесь
Пожалуйста
Пожалуйста, Итэр!
Люмин судорожно вздохнула, раскалывая сжимающийся вокруг кокон наваливающегося отчаяния.
— Да, — согласилась она с нехарактерной готовностью, — да, давай уйдем отсюда поскорее. Карту, — потребовала Путешественница от здешнего механизма, — карту помещений. Покажи дорогу к ближайшему выходу.
Одно из устройств рядом с ней послушно вспыхнуло травянисто-зеленым, разворачивая проекцию, по всей видимости, комплекса: он оказывался куда просторнее, чем Люмин себе представляла — темный проход за их спинами вел вниз, к разветвленной системе залов, расползавшейся под разломом. Сквозь череду помещений тянулась белая нить проложенного системой пути, упиравшаяся в один из дальних коридоров — и точно такая же светящаяся полоса легла на плиты под ногами путников, указывая им путь во мрак.
— Надеюсь, ее планам можно доверять. Этому месту сотни лет, она могла давно выйти из строя... но попробовать стоит.
Воспользоваться приглашением она, однако, отчего-то не спешила — замерев рядом с повисшей в воздухе проекцией, Путешественница отсутствующим взором глядела на мерцающие огни дешретовской техники, и странно медлила, словно мысли ее сейчас были вовсе не о том, как выбраться отсюда.
Ей давно стоило бы привыкнуть к тому, что она идет за ним след в след, то и дело спотыкаясь об оставленные им осколки — будь то древние руины, фрагменты воспоминаний или оборванные послания — но напоминания о брате все так же неизменно выбивали ее из колеи, и если в начале пути она искала их с жадностью, то теперь встречала каждое с затаенной тревогой, потому что не знала, что именно оно принесет.
Застывшие в янтаре времени крики; покинутый народ; война, начала которой Люмин не понимала, а конца — не видела. и титул — как одежда с чужого плеча, непривычный и неуместный, искаженное эхо того, которым они когда-то обладали.
Ваше высочество
Принц Бездны
Итэр, которого она помнила, никогда не бросал ничего своего — ни людей, ни сестру, и от мысли этой к горлу подкатывал душный ужас. Ей начинало казаться — и Люмин с трудом признавалась в том самой себе, предпочитая гнать подобные мысли— ей начинало казаться — и страх этот, задавленный усилием воли днем, неизменно настигал ее во снах — ей начинало казаться, что тот, кого она ищет, более не похож на того, кого она потеряла.
Она развернулась неловким ломаным движением, будто забыла, как шевелиться, и встретилась взглядом с Чайлдом — даже озаренный мертвенным светом древней техники, он показался ей внезапно особенно простым и здешним — единственное живое среди холодных машин, мертвых сводов и отголосков давно умолкших голосов; последнее настоящее в царстве теней и мороков.
— Идем, — сказала она странным голосом, и тоне его не было ни прежней уверенности, ни спокойствия, — идем отсюда, пожалуйста.
Переплетающиеся коридоры озарял лишь тусклый свет ламп, явно служивших запасным освещением, но кое-где сохранились и остатки основного — время от времени они выныривали на эти островки яркого света, чтобы через несколько шагов вновь погрузиться в полумрак. Белая линия уверенно вела их через лабиринт подземных сооружений, мимо темных провалов дверей в соседние залы и боковые проходы — у одной из них Люмин вдруг чутко замерла, пронзенная тем же самым острым чувством, что настигло ее на развалинах Старого Монштадта. Короткая судорога будто, яркая вспышка предчувствия, словно краем глаза она поймала, как мелькает в темноте золотая коса — Путешественница рассеянно выпустила из руки ладонь Тартальи и неуверенно шагнула к двери, чтобы заглянуть внутрь.
Открывшаяся ее взору комната была непривычно тесна для здешних просторных залов — почти каморка — и обставлена до скупого аскетично: от узкой кровати в углу сохранился лишь остов, и каменная полка над нею держалась до сих пор лишь потому, что была буквально вмонтирована в стену; все остальное пространство же занимало одно из здешних устройств — очевидно отличающееся от них, однако, будто кто-то методично добаратывал его. Люмин сделала пару шагов, окидывая узкое помещение рассеянным взглядом, и вновь застыла, пригвожденная к месту осознанием.
На запыленной приборной панели, тускло мерцающей голубым, лежал белый интейват — среди древних камней и архаичной техники, посреди полного запустения он выглядел неуместно и чуждо, свежий, будто только что сорванный.
Рука Люмин безотчетно взметнулась вверх, чтобы мимолетно коснуться цветка в волосах.
Вот оно в чем дело.
Наносная беспечность слетала с обидной легкостью; и Люмин злилась на себя, и ничего не могла с собой поделать.
— Чайлд, — напряженно позвала она, не отводя взгляда от интейвата, — послушай, а если... а если бы вдруг так вышло, что тебе пришлось бы оставить Тевкра... нет, Тоню. Что если бы тебе вдруг пришлось оставить ее одну... и уйти. Что могло бы заставить тебя не вернуться к ней?..
Развернутая над приборной панелью проекция мерцала, приглашая продолжить оборванный пятьсот лет назад сеанс — Люмин потянулась не к ней, но к цветку, лишь случайно задевая интерфейс.
И древняя машина ожила.

Первое, что Алира помнит — головокружение и пронзительный крик, эхом отбивающийся от каменных стен, грозящий разорвать барабанные перепонки каждого в радиусе нескольких метров от источников вопля. Кажется, он принадлежал Вероне и Маришке, а может и ей самой. В любом случае, через считанные мгновения пришло чёткое понимание чем именно он был вызван.
Нить, соединяющая Господина с его созданиями, была грубо разорвана.

Пустота, заполнившая годами угнетаемое сознание, повергла невест Дракулы в ужас. Вампирши бились в истерике, словно попавшие в стеклянную ловушку бабочки,  и разлетелись кто куда в попытках найти укрытие, где можно было бы самозабвенно отдаться эмоциям.

Сёстры предпочли уйти глубже под землю, Алире же хотелось сигануть ввысь, подняться под небосвод и взвыть в бескрайнее море облаков, но выпорхнуть наружу она так и не решилась.

Мир перевернулся с ног на голову. Алира открывает заплаканные глаза, и не сразу понимает, что это не мир вовсе, а она сама забилась между балками, удерживающими потолок башни, и висит вниз головой.

Здесь даже воздух другой, думает вампирша, раскладывая на составляющие запахи, что её окружили. Не только запахи, но и звуки, — морщится Алира, вслушиваясь в происходящее вокруг. Чуткий слух цепляется за скрип половиц несколькими этажами ниже. Тело поддаётся инстинктам хищника раньше, чем Алира успевает различить, что эти шаркающие звуки принаджелажт человеку.
— Сердечко бьётся, бьётся неспеша, — мурлычет себе под нос вампирша, бесшумно спрыгивая со своего импровизированного гнёздышка.

Поддавшись траурному настроению Алира и не заметила, насколько же сильно она на самом деле проголодалась, но теперь жажда слишком очевидна, чтобы её игнорировать. Лира разглаживает мягкие складки розового платья, поправляет давящее ошейником жемчужное колье, и спешит навстречу этому самому сердечку, чьи удары о грудную клеть становятся слышны приближающейся вампирессе всё чётче и громче.

Ещё чуть-чуть, ещё немножко, и она запьёт своё несчастье горящей девичьей кровью.

[indent]— Что-то ты не торопился.
[indent]— А надо было?
[indent]В ответ я скорчила физиономию и отошла от двери, пропуская Джоша в амбар. Пока он оценивал обстановку, я прислонилась плечом к стене, продолжив протирать от крови клинок складного ножа. За охотником наблюдала искоса, ожидая комментариев по поводу моих трудов. Наученная опытом — преимущественно негативных. По выражению его лица уже можно было догадаться, что зрелище лежащих повсюду трупов с перерезанными глотками не слишком его обрадовало. Я знала, что он рассчитывал на другой исход.
[indent]А Джош знал, что мне плевать, на что он там рассчитывал.
[indent]— Они все были одержимы? — уточнил охотник.
[indent]— Только двое. Главарь и его помощник.
[indent]— Другими словами, — Джош повернулся ко мне с плохо скрываемым раздражением в глазах, — остальных... раз, два, три... семерых ты просто пустила в расход?
[indent]— Не считая того, что они хотели меня прикончить, можно и так сказать, — на секунду оторвавшись от своего занятия, я посмотрела на собеседника. — Они в любом случае были отморозками. Я подумала, что устранить их будет надёжнее.
[indent]— И тебе не кажется, что это перебор?
[indent]— Не перебор, а профессионализм, — парировала я. — Эти долбаные сектанты всегда создают проблемы, с демонами или без них. Кто-то должен был сделать грязную работу. Ты бы не смог, пришлось мне. И я не желаю больше это обсуждать.
[indent]Закончив очищать нож, я сложила его и убрала в карман, прожигаемая пристальным взглядом охотника. Со мной этот трюк никогда не срабатывал, так что Джош быстро сдался. Я не собиралась оправдываться, да и вины за собой не чувствовала. Тот факт, что большинство убитых были людьми, ничего не менял. Вряд ли нужно кому-то объяснять, что люди зачастую оказываются самыми страшными чудовищами.
[indent]Джош вздохнул и ещё раз оглядел побоище. Доски пола потемнели от впитавшейся крови, чей запах смешивался с запахом соломы и машинного масла. Мы находились на ферме, в сорока милях от ближайшего города. На дворе стояла глубокая ночь. Утро у владельца амбара будет весёлым.
[indent]— И всё это ты сделала своей зубочисткой?
[indent]— Ты удивишься, если узнаешь, сколько всего можно сделать при помощи «зубочистки». Всё, отвали.
[indent]Я вышла из амбара на свежий воздух и вдохнула полной грудью, наслаждаясь чувством выполненного долга. Пусть Джош не соглашался с моими методами, глупо было отрицать их эффективность. Никаких соплей и сложных этических дилемм. Вопросы из категории «Что если?» я прекратила задавать себе лет десять назад. Иногда нужно стиснуть зубы и сделать то, что необходимо. Потом, если найду время, я буду вспоминать свои грехи и ненавидеть себя сколько влезет. Благо больше некому. Джоша, приходившегося временным союзником, я в расчёт не брала. К тому же, дураку ясно, что он был бы не прочь меня прибить, однако условия нашей сделки оказались слишком заманчивы. Выгода от сотрудничества пока покрывала издержки.
[indent]А когда условия изменятся, я первая от него избавлюсь.
[indent]Потому что надо подчищать хвосты. Это тоже профессионализм.
[indent]— Есть ещё дело, — окликнул Джош, когда я уже садилась в машину.
[indent]— Продолжай.
[indent]— Молтонборо, Нью-Гэмпшир. Ты вроде как раз в ту сторону собиралась? Детали я отправил тебе на почту.
[indent]— Ладно.
[indent]Не сказав больше ни слова, я завела двигатель и укатила в ночь, оставив позади очередную кровавую главу своей жизни.
[indent]...
[indent]Пиздец.
[indent]Джош, конечно, этого знать не мог. Не было смысла его винить.
[indent]Тем не менее, я винила, потому что именно он подкинул мне новое дельце. Максимально тупая претензия, но что взять с бывшего демона? Иногда мне кажется, что частичка демонской сущности осталась во мне, время от времени преподнося сюрпризы — в основном, окружающим — в виде внезапных вспышек гнева и неоправданной жестокости. Рациональная часть сознания, вздыхая, не уставала повторять, что просто у меня такой сложный характер.
[indent]Но даже рациональная часть не знала, как реагировать при виде знакомой пышной шевелюры, торчавшей на два метра выше уровня земли прямо по курсу. Надежда на то, что я обозналась, умерла в тот момент, когда обладатель шевелюры повернулся ко мне в профиль.
[indent]Итак, карма существует, и у неё омерзительное чувство юмора.
[indent]Я приказала себе успокоиться. Сэм видел меня только в чужих тушках. Я едва удержала нервный смешок: конечно, откуда ему знать, как я выглядела при жизни? Встреча запросто тянула на событие века, но этого было недостаточно, чтобы выгнать меня из бара, куда я зашла после трёх часов дороги с целью отдохнуть за кружкой пива. Заодно, если повезёт, послушаю местные сплетни.
[indent]Понимая, что торчать возле двери дольше положенного чревато привлечением ненужного внимания, я как можно спокойнее прошла к барной стойке и устроилась на дальней от Винчестера стороне, стараясь даже не коситься на него.
[indent]— Эй, деточка, тебе восемнадцать-то есть? — хмыкнула барменша, подходя ко мне.
[indent]Закатив глаза на снисходительное «Деточка», я характерным жестом «А не пошли бы вы нахуй, леди?» достала из внутреннего кармана пальто водительские права и сунула женщине под нос.
[indent]Руби, двадцать два годика. Преуменьшила на шестьсот с лишним лет, но сойдёт.
[indent]— Хорошо, прости! — барменша вскинула ладони в защитном жесте, выглядя искренне пристыженной, что заставило меня сменить раздражение на относительную милость. — К нам редко заглядывают столь молодые люди. Что будешь?
[indent]Я рискнула заказать местное фирменное пойло. Пока заказ выполнялся, я прислушалась к болтовне двух сидевших поблизости мужиков, горячо обсуждавших медведя, повадившегося похищать горожан и дальнобойщиков.
[indent]Поглощая принесённое барменшей пиво, большей частью состоявшее из пены, я не представляла, как буду работать в присутствии Сэма. С другой стороны, если здешний виновник торжества окажется не демоном или ведьмой, а чем-то иным, пусть хоть и медведем, я свалю с чистой совестью. В том, что касается вопросов охоты, я давно решила занять строго определённую нишу, состоящую из чертей и недобросовестных пользователей магии. С остальными тварями пусть разбираются другие охотники.
[indent]— А полиция что думает? — как бы невзначай присоединилась я к беседе своих соседей по стойке. — Медведь?
[indent]Один из «соседей» что-то невнятно булькнул в кружку. Второй, бородатый, смерил меня задумчивым взглядом, словно решая, стоит ли ему опускаться до разговоров с мелюзгой. Я терпеливо ожидала ответа на свой вопрос.
[indent]— Ничо не думает, — наконец родил бородач. — Копы и расследовать не стали, только полазили по зарослям с собаками, да и всё. Маньяков у нас здесь отродясь не бывало. А кто ещё мог? Медведь... или волки загрызли и утащили... Здешние леса дикие, гостям не рады.
[indent]Я собиралась уточнить, что в лесу забыли дальнобойщики, но бородатый повернулся к своему приятелю, резко утратив ко мне интерес. Я сжала кулаки. Не будь здесь Сэма, я бы уже дала понять, что не следует так открыто мною пренебрегать.
[indent]Мечтать, как говорится, не вредно.

   
          ей всегда хотелось испытывать чувство понимания
                    ведь за плечами бесконечное "п о ч е м у"
в какой момент все пошло по неизученным правилам                   
зачем все кануло в пустоту         
   
                              [ ведь это все     жутко     неправильно ]

жутко становится от мысли, что все могло пойти иначе. ведь "иначе" такое скользкое, неуловимое, эфемерное вроде как, и даже боги не способны [возможно] повернуть время вспять, дабы не испортить хронологию, что издавна хранится в руках крепких. тихее бывает грустно от мысли, что нельзя сделать шаг назад и предотвратить внезапное – то самое, что платформу из под ног выбило и раскололо алое, то самое которое бьется каждый раз при виде его… болезненно и приятно, проклятое!

"плутос", - имя его [болью в груди откликающееся] она повторяет про себя, а сама вид делает, что не заметила в очередной раз столкнувшись на земле бренной, пока в поисках пребывает. смешалась со смертными, дабы виду не показывать никому из божественных, чтоб матушке своей не рассказывать, что страдает искренно и честно для самой себя. беспокоить не хочет богиню, что в себе любовь хранит всея мира // вселенных, поди, всех и каждой. и хоть тихея – дитя матери самой-самой из самых желанных, но в любви не везет – н у  н и к а к.

- слава небесам, не заметил. не почувствовал. не обратил внимания, - тихея говорит шепотом и с мысленной улыбкой браслет-артефакт потирает пальчиками, специально зачарованный, чтоб скрываться от всякого и кого-то особенного. хочется ей найти ту, что ответит на вопрос важный, который мучает, который жалобно попискивает в одном из осколков сердца красного. лишние взгляды/свидетели ей ни к чему.

- где же ты? – тихея голову поднимает, всматривается в небо синее. в этих краях оно очень-очень насыщенное, с пятнами белыми – облаками, что в причудливые формы друг с другому сталкиваются. ветер тревожит наряд с оттенками голубого и золота, белоснежные узоры переливаются от лучей бодрящего солнца. по весне все ветра теплые, поющие [по ощущениям] о любви.

да, о любви поет ветер – невидимый, но чувственный путешественник среди миров всех. фортуна глубоко вздыхает и ловит ассорти самых разных цветов, принесенный диковинным путешественником. почти расслабляется и смотрит куда-то вдаль. ее мысли полны горечи, а в груди снова тревожно: "о любви, о любви все вокруг напоминает! и манит! ах, матушка, знала бы ты, как мне хочется прийти к тебе и обо всем рассказать, сознаться и оказаться в тепле твоих объятий. но каково это, дочери богини любви, быть в муках из-за отсутствия этой любви? где моя удача? почему в этом она мне не благоволит?"

   
          ей всегда хотелось быть любимой и любить в ответ
                    но ее удача б е с с и л ь н а в этой партии
возможно, все было бы по-другому: бесконечно и радостно                   
только это теперь неважно. это кануло         
   
                              [ и теперь     все будет     иначе ]

тихея просто шла, используя свои божественные данные. способности, силы, магию – как угодно называйте, здесь конкретика не важна. важно лишь то, что весенние ветра подгоняли ее по чьим-то следам. богиня уверенно шла, испытывая внутри привычное чувство – уверенности смешанное с трепетом. словно стрелка компаса была впаяна в сердце красное. стрелка указывала направление.

- персефона, - тюхе воздуху сообщает о той, кого ищет. в ответ ветер только сильнее становится и путь продолжается, пока девушка не оказывается среди природной тишины. она останавливается. здесь нет ничего человеческого, лишь первозданные: флора и фауна, небо и облака, солнце и вода. – персефона, ты слышишь меня? весна – твое время, а значит твои союзники - все ее элементы. наверняка ты почувствовала меня издалека. здравствуй.

богиня усаживается на землю, не желая двигаться дальше. наконец-то исполняет свое желание – погружается в траву высокую, среди цветов самых разных и блестящих от светила яркого. вдыхает весну полной грудью, позволяя себе наконец-то расслабиться. ведь больше не надо ни от кого прятаться, переживать встречи и мучится сомнениями – ведь где-то неподалеку та, кто сможет расправиться с душевной загадкой. той самой, с которой началась история сотворения боли божественной.

- я здесь по своей воле, ищу встречи с тобой.

тихея терпеливо ожидает, готовая продолжить путь, если потребуется. но ей не хочется нарушать уединения той, чья судьба могла быть совсем иной: "ведь это правда… но была ли такая возможность? а что если… но тут есть и другие факторы. зевс, аид, все бы пошло наперекосяк. проклятье, не стоит пока об этом думать". богиня мучается в вариациях, не желая [пока что] заострять на этом внимание.

вдобавок тихе гостья в этой долине раскинувшейся у кромки леса и греющейся в солнечных лучах. она всегда относилась к природе с особой любовью, а к ответственным за нее – с особым вниманием. поэтому девушка ожидает, то ли приглашения, то ли намека, то ли… да хоть чего-нибудь! и только мысль о том, что судьба персефоны могла бы сложиться по-другому, не дает расслабиться в этом ожидании. как и то, что за всем окажется плутос, всегда улыбающийся, но скрывающий страшное – использование ее любви для своих планов. ведь именно этот факт - родоначальник боли и горечи.

В местах, подобных этому, Шэдоухарт бывать еще не приходилось. Анклав Латандера, в отличие от ее собственного шаритского анклава во Вратах Балдура, существовал вполне открыто, хотя и уединенно, что было довольно самонадеянно с их стороны. Шэдоухарт думает о том, что последователи иных богов, тех, чьи имена не принято скрывать, вообще отличаются поразительной самонадеянностью — они считают, что могут ходить по миру открыто, им нечего бояться, и их боги придут к ним на помощь. Но вот обитель Розиморн, разграбленная и разрушенная гитьянки — где был их бог, когда это произошло?
Вот она, правда, о которой ей говорили множество раз. Боги безразличны к своим служителям — и только Госпожа Шар готова встретить их, когда они оставлены и забыты всеми.

Шэдоухарт трет ладони и кутается в теплый плащ, рассматривая издалека иссеченные временем руины некогда прекрасной обители. Шариты не друзья последователям Латандера, но она должна признать за ними искусство создавать притягательные вещи. Из ее позиции на склоне выше она видит, как солнце над горным перевалом сияет в разбитых окнах обители. Все это пустая красивая шелуха, но выполненная с тонким расчетом, который действует даже на нее. Шэдоухарт не может не признаться самой себе, что от вида обители захватывает дух даже сейчас, пусть она и осознает ложность этого устремления.

Сразу же, словно предостережение, резкая боль прошивает ладонь. Шэдоухарт хватается за руку, пытаясь набрать в легкие прохладный воздух, а потом, когда боль уходит, плотнее запахивает плащ и движется дальше.

Она не уверена, что найдет здесь — возможно, обходной путь через проклятые земли. Сложно поверить, что жители поверхности не нашли способ пройти к Вратам, кроме как идти напрямик через опасные территории. И хотя она не боится перехода через Подземье, более того, она весьма предпочла бы переход через Гримфордж в надежде найти место бывшего шаритского анклава в этих краях, идти здесь ей кажется глупой затеей. Ей кажется, что есть другой способ.

Она идет некоторое время, внимательно глядя под ноги, чтобы не поскользнуться, и потому не особо обращает внимания, что происходит вокруг. А зря. На короткий момент она поднимает глаза и ей кажется, что она заметила движение вдали.
Шэдоухарт останавливается и щурится. Свет, отраженный снегом, слишком яркий.

Откровенно говоря, не понимаю, как Линда убедила меня на эту авантюру - провести сеанс вызова демона, который гарантированно исполнит наши самые заветные желания. Ритуал она случайно нашла между страниц какой-то старинной книги нашей библиотеки, поэтому естественно, что ее светлую голову посетило желание провести его, не проверив информацию. Впрочем, учитывая ветхость даже нашего библиотекаря, совершенно не удивилась бы наличию там книг времен Салемской охоты на ведьм. И хотя я крайне скептически относилась ко всей затее - ни ингредиенты, ни сам текст заклинания не внушали никакого доверия, но все же мною двигало любопытство - если существование вампиров оказалось правдой, то может быть и магия реальна? Если отец узнает, что мы затеваем, он несомненно выпорет меня, заставит десять раз прочитать молитву и запрет в чулане в полной темноте на ближайшую вечность. Я с трудом уговорила его отпустить меня на небольшую вечеринку к своим соседям и то он согласился только потому, что отец Линды, мистер Свенсон, неизменно сидел на одном ряду с семьей Хэмби на каждой службе. Но риск того стоил, тем более, что родители Линды собирались на какое-то скучное собрание и не собирались домой раньше полуночи, а я обещала отцу быть дома не позднее десяти вечера. Такой шанс нельзя упускать, мне было невыразимо душно в стенах родного дома и невыносимо хотелось покинуть его пределы. Конечно, я должна буду после мыть посуду всю следующую неделю, а также беспрекословно слушаться, делать уроки и готовить ужин, но в тот момент я готова была пообещать все, что угодно. Гораздо больше, чем возможный ритуал, меня интересовала возможность чуть сбросить оковы строго воспитания, тем более что Лиз, третья участница нашего ритуала, обещала принести бутылку запретного для меня вина. До этого момента я ни разу не пробовала алкоголь, даже во время причастия отец строго запрещал мне делать глоток вина, я могла лишь прикоснуться к кубку для вида.

Тщательно прячу на дне сумки одежду, одолженную чуть ранее у Эмили, которая покрутила пальцев у виска, решив что мы втроем коллективно тронулись, чтобы во время ритуала переодеться, ведь в моем гардероба и близко не было подобных вещей. Отец лично отвозил меня в магазин и я примеряла только одобренные им вещи - длинные мешковатые платья невзрачного цвета, старушечьи блузки и юбки длиной не выше лодыжек, ведь брюки это от лукавого. После сверху укладываю томик Библии и еще несколько заранее подобранных книг по школьной программе, чтобы окончательно убедить отца, что мы только позанимаемся с соседкой, раз нам обеим запрещено как либо принимать участие в праздновании Хэллоуина. Мистер Свенсон был не настолько помешанный жестокий строгий, как мой отец, Линде предоставлялось чуть больше свободы, например, она могла смотреть телевизор и иногда носить джинсы, но в одном вопросе они оба были непреклонны: Хэллоуин - праздник дьявола. После того, как вампиры на весь мир заявили о своем существовании, они словно обезумели, стали молиться гораздо чаще, в доме появилось еще больше крестов и копий Библий, которые в нашем доме теперь занимали буквально каждую горизонтальную поверхность. Хорошо, что миф про чеснок вампиры быстро опровергли, а то не сомневаюсь, мой рацион состоял исключительно бы из него. Фыркнув, придирчиво осматриваю сумку, убеждаясь, что ничего противозаконного в ее содержимом обнаружить нельзя. Машу рукой отцу, читающему газету около торшера перед телевизором, обнимаю сестру и коротко целуя мать в щеку, спеша покинуть стены родного дома, пока он не передумал или не стал в очередной раз допрашивать меня.

К счастью, Свенсоны жили по соседству, хотя пока солнце не село, мне ничего не угрожает. Стучу в дверь и пока мне не открыли, беру из миски на крыльце горсть сладостей, которую быстро прячу в карман сумки. Сладкое в моем доме тоже было практически под тотальным запретом, лишь на Рождество отец разрешал нам выбирать себе по паре конфет. Я уже знаю, какое желание загадаю демону, так жить дальше просто невозможно. По большей части меня держит в стенах дома только младшая сестра, потому что я точно знаю, что отец переключит на нее весь свой гнев и безумие, а этого я для Эйдан не хочу. Наконец, заговорщически улыбающаяся Линда открывает дверь и резким движением втягивает меня внутрь своей уютной гостиной. По глазам вижу, что ей просто не терпится приступить. Переглядываясь и хихикая, мы поднимаемся в ее комнату, где нас уже ждет Лиз, перед которой стоит уже початая бутылка вина. Плюхаюсь на кровать Линды, переглядываясь с подругами, после начиная доставать из сумки не только свою одежду, но и пару свечей, кусок мела из кабинета математики, перья и несколько листьев растения, чье название на латыни я в жизни не воспроизведу. Кажется, это был боярышник. Или можжевельник. Я не вникала, но достать его, учитывая почти тотальный контроль со стороны отца было нереально сложно. Благо, у меня очень доверчивая сестра.

Как только все ингредиенты для ритуала оказываются на кровати, Линда развивает бурную деятельность, отправив меня переодеваться, всучив в руки Лиз кусок мела и велев той рисовать круг и пентаграмму, а сама в то время делает какие-то куколки из веточек и перьев, перематывая их грубой бечевкой. Схватив одежду в охапку, скрываюсь в ванной, решив заодно и расчесаться, ведь вид косы на голове уже просто доводит до тошноты. Распускаю волосы и взбиваю их руками, для эффекта пшикнув лаком Свенсон. После чего уже начинаю раздеваться, с неким сомнением смотря на одолженную одежду. Платье кажется мне просто неприлично коротким, а ведь доходит мне до колен, и слишком обтягивающим и открытым, но на самом деле, лишь чуть теснее обхватывает грудь, чем я привыкла. Я не узнаю себя в отражении, это не я. Возвращаюсь в комнату, где все уже готово, и усаживаюсь на указанное мне место, в руки мне передают листок с тестом, в то время как Линда приглушает свет. Но света свечей достаточно, чтобы прочитать написанное на бумаге.

Торжественно усевшись во главе пентаграммы, Линда делает глубокий вдох, после чего начинает, уверенным голосом читая вводную часть, где обращается к темным силам и выражает наше стремление им угодить. Чувствую мурашки вдоль позвоночника, но скорее от сквозняка и общей атмосферы, чем от страха, что нас действительно кто-то услышит.

Etis atis animatis, - загробным голосом произносит Линда, и мне в какой-то момент кажется, что черты ее лица как-то меняются. На первом этаже раздается резкий звук - захлопнулась форточка, но мы не отвлекаемся и продолжаем.

Euphas Meta him, frugativi et apellavi, - мы заранее выучили произношение заклинания, чтобы не возникало заминок во время ритуала. Лиз наливает кровь из небольшой бутылочки в высокий кубок, который она неизвестно, где смогла достать.

Euphas Meta him, frugativi et apellavi, - мы повторяем заклинание, и к крови в кубке добавляется вино, наполняя его до краев. Мои внутренности сводит в предвкушении.

Euphas Meta him, frugativi et apellavi, - передавая кубок по кругу, произносим мы каждая по очереди, прежде чем сделать большой глоток. В тексте ритуала было написано, что мы должны были почувствовать присутствие демона, но вместо этого в душе лишь разочарование. Ничего не произошло - свечи продолжают гореть, двери и ставни на окнах не хлопают в безумии, ровным счетом ничего. Мы проводим в тишине еще минут пятнадцать, за это время успев допить полностью содержимое кубка и бутылки вина. После этого мы скомкано прощаемся, чувствуя некоторую неловкость, и я быстро переодеваюсь обратно в свои вещи и практически убегаю из дома подруги, спиной чувствуя чей-то прожигающий взгляд. Так ли нам не удался ритуал? Стараюсь сильно не задумываться, спеша домой, под защиту своей комнаты, но чувство, что меня преследуют не отпускает даже, когда я оказываюсь в своей постели.

Я подняла глаза на картину, которая стояла в отведенной мне комнате. Работа с картиной получалась очень странной. Только я бралась за инструменты и начинала работать с картиной меня словно переносило в... прошлое? Осознать это было очень сложно. Но если первый раз можно было списать на то, что я переутомилась из-за всех последних событий, то потом это случилось во второй раз и в третий. Я обошла картину, словно за ней могла оказаться какая-то дверь, которая ведет в иной мир. Но там ничего не было, только стена. Да и на самой картине почти ничего разобрать нельзя было. Работа шла очень медленно, потому что едва я только начинала, как все повторялось сначала.
В третий раз я уже сама подошла к картине, чтобы удостовериться в том, что видела. Рассказывать кому-либо до этого я не решалась. Мой новый знакомый Лео итак крайне негативно отреагировал на то, что я осталась в замке еще менее знакомого мне человека. Хорошо, что Сандра согласилась взять Мили к себе в село. Ей я доверяла больше всего, и беспокоясь о сестре, решила, что так будет намного лучше. Эта затея итак казалась сомнительной, но, кажется, Винсент ему доверял. Хотя я бы с большей охотой продолжила реставрацию где-нибудь в гостинице. Замок в совокупности со странными видениями, в которых проглядывалась некая структура, казался пугающим. Хотя в самих видениях ничего страшного не было, шли они один за другим, словно раскрывая мне историю Лале хатун. И удивительно было не только то, что мне казалось, будто бы в этих ведениях я сама проживаю жизнь Лале хатун, но и то, что в последнем видении появились те, кого Лале называла своими друзьями - Аслан и Влад. И если в Аслане угадывались черты Лео, то Влад из видения был точной копией того самого Влада, в замке которого я сейчас гостила. Может быть, это его дальний родственник? Но разве они могут быть так похожи? Иди это игры моего разума, которые в видениях делают людей похожих на тех, кого я знаю в реальной жизни?
Я села на кровать, продолжая смотреть на картину. Нет, этого быть не может. В видениях я сначала увидела шехзаде Хасана, и только потом очистила картину настолько, чтобы понять, что это его портрет. Значит, дело было вовсе не в разыгравшемся воображении. Я потерла переносицу. Что же делать? Может быть, позвонить Лео и попросить его забрать меня отсюда? Зачем мне нужны эти картины? Скажу Владу и Винсенту, что отказываюсь продолжать работу. Договор договором, но теперь это приняло очень странный оборот. Надо пойти поговорить с хозяином дома, с Владом.
Я вышла из комнаты с твердым намерением отказать Владу в реставрации картин. Как только дело будет сделано, я тут же отправляюсь к Сандре в село Холодное и заберу Мили. И тогда мы сможем вернуться обратно в Америку. Каникулы уже перестали казаться такими интересными, как это было в самом начале. Я шла по коридору, чувствуя, что моя уверенность начинает таять. Отчего-то трудно было подобрать слова, чтобы вот так просто от всего отказаться. Будто бы этот замок сам давил на меня и мои решения. Почему же это так трудно?
Я вздрогнула, когда мне показалось, что из-за стены доносится какой-то шум. Замок был огромным, и удивительно как я запомнила дорогу в кабинет его хозяина. Меньше всего мне хотелось бы плутать по нему. Шум снова повторился. Я огляделась, но так и не увидела его источника, зато массивная дверь кабинета была как раз передо мной. Я постучала, чувствуя, как немеют пальцы. Почему я так боюсь этого разговора? Потому что боюсь удостовериться в том, что Влад точная копия того Влада из моих ведений про Лале? Что же это тогда может означать? Может быть, вначале попытаться разговорить его? Спросить про картины?
Я вошла в кабинет.
- Простите, Влад..., - я запнулась, понимая, что так и не знаю его фамилию. - Простите, что потревожила вас, но я хотела бы поговорить. - Я невольно остановила взгляд на Владе. Как же он похож! Те же глаза, те же черты лица. - Я хотела поговорить про картины, - я надеялась, что его заинтересует эта тема, ведь я здесь ради этого. - Мне надо кое-что узнать.

[indent]Вся эта нескончаемая беготня превратилась в самый настоящий ад, сошедший на Землю. Наверняка сейчас многие мутанты согласятся с его мнением. И не только потому, что здесь, на границе с Мексикой, пекло, как в чёртовой преисподней. Альварес уже давно привык к таким климатическим условиям и чувствовал себя как король на празднике. Виной тому постоянные гонения и агрессия со стороны людей. Обоснованные ли? Ланс не брался судить, да и не имел права. После всего, что пережил этот мир, уже ни в чём нельзя быть уверенным. Даже в самом себе. Ведь, как говорится, «кто без греха — пусть первый бросит камень». Поэтому, оборачиваясь на свой собственный жизненный опыт,  Оползень — мутант, создающий землетрясения, мог только представить под какой горой  камней его можно и нужно похоронить. Какова ирония, неправда ли? Оставалось лишь бежать и прятаться.
[indent]Но, да ладно. К чёрту лирику, ведь у него есть дела поважнее, чем сидеть и жалеть самого себя. Осуществление плана по пересечению границы, практически, подходило к своему логическому завершению. Скажем так, последние штрихи и он вот-вот получит липовый номер, документы и сможет благополучно свалить отсюда куда-нибудь в Мексику. А там, через Гватемалу, Коста-Рику и Венесуэлу до Боливии рукой подать. Да. Настолько далеко Альварес планировал сбежать. Практически, на другой конец полушария. Снова. Что бы его никто и никогда не смог найти. Потому что пошли все к чёрту, серьёзно. Эти междусобойчики Братства и Иксов никогда не закончатся. Война взглядов и идеалов, которая ни к чему не приводит. Все всегда остаются при своём мнении. А так ему хотя бы будут платить за проделанную работу.
Хотя, если так подумать, то Ланс являлся человеком довольно обеспеченным. Пара лет работы на крупных наркобаронов принесли свои плоды: на его счету лежит достаточно денег, что бы осесть где-нибудь в Чили, в Сантьяго, прикупить себе там виллу и жить припеваючи в роскоши и достатке. Вот только проблема заключалась в том, что он не являлся хозяином своих собственных денег. Юридически, конечно же, являлся, вот только не мог ими воспользоваться. Стоит попытаться обналичить банковскую карту, как его тут же скрутят по рукам и ногам. Это было слишком рискованно. А в тюрьму как-то не очень хотелось. Вот совсем.
[indent]Всё уже было готово: ещё раз проверив свой новый паспорт, в котором красовалась его фотография с именем «Диего Родригес», Рокслайд стал поспешно собирать свои вещи, без разбору сбрасывая в наплечный мешок всё, что попадалось под руку. Он уже предвкушал, долгую поездку через безжизенную пустыню, как вдруг шум, донёсшийся откуда-то снизу, вынудил Ланса застыть прямо с футболкой в руке. Он пытается прислушаться к разговорам и понять какого хрена там происходит и стоит ли это его внимания. Судя по всему… Ещё как стоит.  За годы службы реакция, вперемешку с мнительностью дали свои плоды. Он бросает сбор вещей и тут же хватается за пистолет. Рука в перчатке без пальцев обволакивает приклад, большой палец снимает с предохранителя, а указательный уверенно ложится на спусковой крючок.  Затаив дыхание, он направляет его на двери и выжидает момента…  Раздаётся громкий стук. Но он не отвечает. Ждёт, затаив дыхание. Если это за ним, то церемониться они не станут. Но как только вышибут дверь, тут же получат  по пуле в башку, ведь похоже, что их там двое. Но ничего не происходило… Чего они медлят? Альварес напрягся и уже собирался сделать шаг вперёд, как вдруг из воздуха прямо перед ним появляется нечто. Альварес реагирует молниеносно, выстрелив по размытому тёмному пятну, но промахивается. Пули влетают в стену, а «нечто» хватает его. Мгновение и они уже где-то в чёртовой пустыне!
[indent]Дуло ствола тут же оказывается направлено на «похитителей», палец едва дёргается, но выстрела не последовало.
— Вы?… Какого хрена вы здесь делаете? Что… Как вы меня нашли?! — если не свинцом, то завалит градом вполне себе справедливых вопросов. Ошарашенный взгляд Рокслайда мечется с Циклопа на Курта и обратно.  Он ещё какое-то время держал обоих мутантов на мушке, но потом всё равно опустил пушку, хоть и совершенно нехотя. Непонятно что его остановило от того, что бы не прибить их обоих. Тем более, что место они выбрали просто отличное: закопать их тут без подручных средств Альварес сможет в одно движение руки. Но, скорее всего, дело в том, что кое-кто не одобрит такого поступка со стороны Вулкана. Единственная, на кого ему было не наплевать в их чёртовой команде.
— Каждый раз, как я связываюсь с вами — у меня возникает куча проблем, которые я не могу разгрести до сих пор. Какого чёрта вам от меня нужно?

Смерть не принесла того покоя о котором вещают священники на земле. Вики попала в школу для ангелов и демонов и ее захватил водоворот новых приключений. И вот совсем недавно ей стало известно, что в ее смерти виновен кто-то из бессмертных, ведь вспомнила, как незадолго до аварии видела соседа, который оказался мертв уже на протяжении нескольких дней. Девушка закрылась ото всех и пыталась осознать все произошедшее. Особенно ее волновал вопрос кому же она понадобилась в этой школе, раз он решился на такой жестокий поступок. Да, Уокер нравилось в школе ангелов и демонов, ведь в короткое время ей удалось завести дружеские отношения с многими ребятами и терять их не хотелось. Но при всем этом в голову настойчиво лезли мысли о том, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы она не погибла. А главное оставалась кровоточащая рана, ведь беспокойство за родителя никуда не делось.
Для кого я всего-лишь игрушка? Кто так безжалостно влез в мою смертную жизнь? Возможно этот кто-то именно из этой школы. Ведь встречали меня Геральд и Мисселина и именно они проверяли меня. Эти мысли разрывали голову и подозрения падали на многих, даже на ту же самую мать, которую Ви, как оказалось совершенно не знала. И чтобы не сойти сума пришлось все же выйти из своей раковины и постараться постепенно разбираться в данной ситуации. Конечно же друзья не могли не заметить подавленного состояния непризнанной и приставали к ней с расспросами. Но ей не хотелось пускать кого-то к себе в душу и думать сейчас своей головой. Правда был один тот, кому уже было известно все обстоятельства дела. И это был никто иной, как Люцифер. Поверить в то, что этот демон будет сплетничать с кем-то о Вики было бы очень странным, но все же брюнетка решила поговорить с ним и попросить не распространяться об истории ее гибели. И чтобы им никто не мешал, она выбрала вечернее время и направилась в комнату сына Сатаны.
Была уже почти ночь и направляясь в спальню к Люциферу, девушка заметила, как он сам выскальзывает из своей комнаты и тихо направляется куда-то. Ей стало интересно что же задумал этот неугомонный демон и потому она тихо пошла за ним. Уокер успела не много узнать его и знала, что такой его загадочный вид не сулил ничего хорошего, а значит этот черт что-то задумал. И тут задачка сложилась в уме, ведь Ви вспомнила что на днях в школу прибыл один из представителей Цитадели и он привез с собой артефакт, который очень заинтересовал твердолобого друга. Он как-то рассказывал о том, что эта безделушка когда-то принадлежала Аду и приспешники Небес отобрали у них сильную игрушку.
Вот же неугомонный. Если тебя поймают, то выгонят и отцу уж точно ничего доказать не сможешь, а лишь еще больше разозлишь этого тирана. Вики понимала, что нелюбимый сын готов пойти на многое, дабы доказать родителю что чего-то стоит, вот только Непризнанная не готова была закрыть глаза на такое сумасбродство. Он стал ей дорог и потому именно ей придется вправить мозги этому упрямцу. А заставить себя выслушать она уж точно могла, Вики отличалась таким же непробиваемым характером и не привыкла пасовать перед трудностями. И необходимо было действовать, как можно скорее. А значит хватит играть в сыщиков, а включать психоанализ.
- Милый, не меня ли ты ищешь? Брюнетка вышла из-за колоны и решила немного привлечь к своей персоне внимание нестандартным способом. Люцифер явно не ожидал, что кто-то заметит его передвижения и конечно же не мог подумать, что Ви поймет его намерения и будет его отговаривать. А она именно этим для начала и решила заняться. Девушка подошла к другу в плотную и заглянула в эти непроницаемые глаза, показывая свою решимость идти до конца, а только потом решила выложить все карты на стол.
- Если решился на авантюру, то знай, что я тебе не позволю наделать глупостей. Еще не хватало чтобы тебя выгнали из школы из-за этого. Я буду твоей совестью и тенью и буду следовать по пятам. Непризнанная прошипела эти слова прямо на ухо демону, чтобы их никто не смог подслушать и для этого ей пришлось подойти почти вплотную к нему и встать на цыпочки. Со стороны могло показаться, что у них что-то вроде тайного свидания и парочка желает уединиться, но лучше уж так, чем подозрение о намерениях обворовать представителя Цитадели.

[indent]Откровенно говоря, Нью-Йорк я так и не смогла искренне полюбить. Слишком шумный, слишком грязный, слишком многолюдный. Слишком слишком даже для той, что привыкла к масштабным пирам асгардийцев, которым было незнакомо слово "мера" в принципе. Но тем не менее, меня с этим городом связывало многое. В том числе поражение Локи, которое открыло портал для таких, как я. Читаури пробили брешь между мирами, через которую в Мидгард сбежали многие. Изначально я не планировала покидать родной мир, но пришлось импровизировать, потому что изменения в магическом фоне почувствовали все, способные на это. И те, кто помнил Хелу, тоже. Она вернётся, я точно знаю. И несмотря на всю мою ненависть к первой дочери Одина, это не моя битва. Мне её не победить. Даже Тору не победить. Но и вмешиваться, зная исход, я не имею права. Мир найдёт способ излечить сам себя. Даже если земля Асгарда погибнет, его люди будут жить дальше. Надеюсь, Тор вовремя поймёт это. Именно на его плечи возложена миссия пронести сквозь века нашу культуру, не дать ей погибнуть на самом деле. Потому что нас с Локи рядом не будет. По разным причинам. Не уверена даже, что трикстер заглядывал так далеко, как я. Возможно, он не знает, какое будущее ему уготовано. Или, наоборот, всё знает, и всеми силами пытается избежать подобного исхода для себя. Не могу его винить, но надеюсь, что Лафейсон помнит про свою давнюю подругу, которая всегда-всегда была на его стороне. И не готова терять своего товарища по шалостям.

[indent]Фригга помогла мне развить дар предвидения, дарованный от рождения, но он лишь сводит меня с ума. Я никогда не хотела знать своё будущее, поэтому пыталась подавить свой дар, игнорировала посылаемые мне видения, сопротивляясь урокам всематери. Я хотела бы погибнуть рядом с теми, кого считала сёстрами, рядом с другими валькириями. Я ведь даже не смогла вовремя предупредить их, попытаться их как-то спасти, потому что не умела контролировать свой дар, не увидела вовремя нападение той, которую небезосновательно всегда боялись. Возненавидеть приёмную мать я так и не смогла, ведь она действительно пыталась переломить моё собственное упрямство. Жаль, что многие преподанные ей уроки я поняла лишь спустя время. Но теперь я буду готова. Я знаю, как умрёт старшая сестра Тора. И знаю когда. А я буду жить. Обязательно потанцую над её могилой. Но пока рано. А выжидать я давно научилась. Моя месть будет сладка, потому что нет ничего приятнее смотреть, как падёт твой злейший враг.

[indent]Я вернулась в Нью-Йорк в тот год, когда бывшую башню Старка полностью перестроили. Теперь над городом горит гордое "Мстители", а я лишь презрительно морщусь каждый раз, когда высотка попадает в моё поле зрения. Мне приходится пару раз сморгнуть, чтобы сосредоточиться на картинке настоящего мира, отгоняя видения возможного будущего. Я ещё не совсем понимаю, в каком именно варианте нахожусь, но все силы вкладываю в то, которое в итоге будет выгодно именно мне. В запасе у меня ещё несколько лет, поэтому позволяю себе расслабиться. Свою ошибку я осознаю лишь тогда, когда широкая, даже несколько пугающая, улыбка появляется посреди моего пентхауса, который я успела облюбовать и уже обжиться в нём. Чешир всегда был таким бесцеремонным. Недовольно скрещиваю руки на груди, ожидая, когда Кот полностью появится передо мной в своем человеческом обличии. Цокаю языком, когда в очередной раз исчезает ослепительно белый оскал острых зубов. Выпендрёжник.

[indent]- Через минуту я возведу защитный купол вокруг своей квартиры, - громко фыркаю, поднимая руку и скрещивая пальцы, - И тебе повезёт, если тебя не разрубит пополам, - прищуриваясь, поворачиваюсь вокруг своей оси, пытаясь отследить мерцание, которое всегда сопровождало Чеширского перед его эпическим появлением. К счастью или к сожалению, я слишком хорошо его успела узнать за столетия нашей истории. Какое-то тёплое чувство поднимается в моей груди от осознания того, что он сам решил навестить меня. Скучает. Улыбаюсь, экранируя свои эмоции, полностью закрываясь от него. Наша игра никогда не надоест нам обоим.

[indent]- Раз, - на моих губах широкая ухмылка, которая должна его выбесить окончательно.

[indent]- Два, - скрещиваю пальцы сильнее, прикусывая нижнюю губу.

[indent]- Три, - громко щёлкаю пальцами, прекрасно осознавая, что он, оставаясь невидимым, притаился где-то рядом. Поиграем?

— Ты готова?
— Да.
— Если мы окажемся там порознь, никуда не ходи одна. Я найду тебя.
"Мы"?

Аментет пыталась открыть глаза, но сделать это отчего-то было очень трудно. Разом в ее мир ворвалось все то, чего не было на Полях Иалу. Ифе казалось, что она задыхается. На Полях Иалу можно было не дышать, а сейчас аментет не хватало воздуха. Она думала, что умрет. Как так может быть? Она только оказалась в мире живых и тут же умрет? Это было очень короткое путешествие.
"Я должна дышать!"
Из последних сил Ифе сделала вдох, и наконец-то открыла глаза. Легкие жгло огнем. Она закашлялась, прикрывая рот рукой и борясь со странными ощущениями, имя которым она не могла дать. На Полях Иалу аментет не чувствовала ничего, здесь же разом к ней вернулось все то, чего она прежде лишилась. И эти ощущения были не самыми приятными. Быть живой оказалось не так просто.
Ифе попыталась сесть, ощупала рукой поверхность около себя. Она сидела на земле, а в руках у нее был песок. Она вновь закашлялась, на глазах появились слезы.
— Я дышу, дышу, — пробормотала Ифе, чувствуя, как пальцы невольно сжимаются в кулак от нового приступа кашля. — Я действительно дышу! Я жива! Получилось!
Она делала вдох, один, второй. Дыхание становилось ровным, размеренным, кашель прекращался. Теперь аментет могла оглядеться, чтобы понять, где она находиться. Это было небольшое помещение, пол которого был устелен каменным плитами. На возвышении виднелся саркофаг. И только там, где сидела Ифе, была вырыта яма в песке.
"Я что, выбралась из этой ямы?" — Ифе этого не помнила, но первые секунды ее жизни не были такими приятными, как можно было предположить прежде. Она вспомнила, как только что задыхалась, и вздрогнула. Как же было трудно возвращаться! Особенно, если не понимаешь, что происходит вокруг. Такова была воля Осириса. Те души, что не дошли до его суда, но не имели грехов, становились аментет. Они лишались воспоминаний, чувств, сомнений, и были лишь слугами, которые выполняли все приказы маа-херу. Теперь же Ифе вновь начинала чувствовать всего то, чего была лишена по воле богов.
"Почему я не стала маа-херу? Почему не дошла до суда?" — Раньше, на Полях Иалу такие мысли аментет не тревожили. Теперь же у нее в голове было столько вопросов. Она огляделась. Должно быть, это был какой-то храм. Значит, находиться здесь долго было нельзя. Рано или поздно сюда нагрянут жрицы. Ифе заставила себя встать. Ноги не слушались, голова кружилась, но аментет заставила себя идти вперед.
— Надо идти, идти, — говорила себе Ифе. Наконец-то аментет поняла, что находится она не в храме, а гробнице. От этого стало не по себе. — Неужели я была закопана здесь?
Мысль была странная, пугающая. Ифе решила не оглядываться и как можно скорее убраться отсюда. Ей было не по себе. В коридорах гробницы было темно. На какое-то время это дезориентировало ее. Она испугалась, что может сама не найти выход. Коридор уходил куда-то вглубь и наверняка разветвлялся. Ифе мало что знала о гробницах, но среди маа-херу были жрецы, которые иногда пытались с ней разговаривать, не понимания, что аментет не могут составлять какого-то мнения о своих собеседниках, но информацию Ифе запоминала.
— Выход должен быть где-то недалеко. Вряд ли это гробница фараона, не такая она и большая, — спустя какое-то время Ифе увидела свет. К счастью, в коридорах никто не встретился. — Но гробница все равно не бедная. Здесь похоронен кто-то из дворца? — Продолжала рассуждать Ифе, не осознавая, что кто-то может ее услышать. Но в этот раз боги были благосклонны к ней, и вскоре аментет дошла до выхода из гробницы, который никем не охранялся. На пороге она остановилась. Солнце на мгновение ослепило ее. Солнце, настоящее солнце! Ифе почувствовала, как по щекам потекли слезы. Там, на Полях Иалу была лишь иллюзия солнца. Настоящее солнце не нужно было маа-херу. Сейчас же Ифе видела его словно впервые. Когда-то она была живой, и это солнце ей казалось чем-то обычном. Теперь же все было совсем по-другому.
Ифе пошла прочь от гробницы. Внимания на нее никто не обращал, в этой части года было не многолюдно, но все были заняты своими делами. Ифе старалась не вглядываться в их лица, чтобы не привлекать излишнего внимания. Ей нужно было просто найти Кейфла. Хотя слово "просто" казалось ей очень размытым. Не так-то и просто.
Вскоре Ифе поняла, что людей становится больше. Слышались крики продавцов, недовольные голоса покупателей. Рядом с Ифе пробегали босоногие дети. Это рынок? Она огляделась. Действительно, она оказалась на рынке. То тут, то там появлялись лавки торговцев, их становилось все больше. Аментет во все глаза смотрела на красивые ткани, что свисали из лавок.