Шаг. Вдох.

На выдохе затаиться. Прижать уши к голове, прикрыть глаза, уловить малейшие колебания в звучании запахов. Гости? Гости здесь всегда незваные. И всегда – желанные. Лес гостеприимен. Лес великодушен.

Лес не отпустит без своих даров.

Лес синих деревьев. Так он назывался на картах, которых уже не найти в сети – там это просто «лес». Невыразительное зелёное пятно среди многих подобных. Чтобы отыскать его, пришлось вдосталь наездиться по местным туристическим магазинчикам в поисках карт бумажных, на которых ещё сохранилась ничем непримечательная надпись.

«Почему синих?»

Девушка развернула большой испещрённый складками лист, опёршись на руль велосипеда, поправила сползающие очки и вгляделась в нарисованную паутину дорог. Кажется, здесь. Сравнить бы с картой в телефоне, отметить координаты, но связь тут почему-то упорно отказывалась существовать. Даже смешно: в их век высоких технологий где-то ещё на обжитых планетах оставались такие «невидимые» спутникам и вышкам места.

Впереди высилась непроглядная стена старых и молодых деревьев, сражающихся за место под солнцем. Почти целиком голые стволы держались сурово, но как-то одиноко, несмотря на бесчисленность. В зелёном куполе на верхушке путался ветерок, создавая естественный аккомпанемент. Единственный на весь лес. «Что ж, приступим».

Она сложила карту и запихнула её в боковой карман рюкзака, заправила выбившиеся пряди за ухо и осторожно надавила на педаль. Тут нечего бояться. Не мёртвых же, в самом деле, ей избегать. Да и заблудиться совсем нестрашно: с ней такое уже случалось неоднократно, и всякий раз она находила дорогу домой. Выберется и теперь. Не впервые.

«Мне просто посмотреть».

Шаг. Вдох. Выдох.

Чувствовать, как подушечки сминают глину, как нежно её мягкость касается выступающих когтей. Слышать, как случайный порыв ветра струится по загривку и вдоль спины, как хвост рассекает воздух, как шуршит шерсть.

«Добыча», – пульсирует в крови.

«Моё», – откликаются лапы.

Из глотки вырывается раздражённый рык. Здесь кто-то ещё. Кто-то забрёл на её территорию без спросу. Чужак?

«Чужак. Чужак. Чужак», – стучит в каждом шаге. Холка дыбится негодованием.

«Моё».

«Не трожь».

«Тебе здесь не рады».

Девушка остановила велосипед посреди тропы, выставив правую ногу. Ей показалось, или среди стволов мелькнула чья-то тень? На самом деле она бы даже обрадовалась, встреться ей здесь хоть кто-нибудь живой. Уж очень гнетущее впечатление создавалось под непроницаемым лиственным покровом.

Где-то высоко в ветвях кричали птицы, но ни одну из них путница так и не встретила. Кроссовка коснулась ярко-изумрудной травы, пробивающейся в клочках света. Травинки послушно согнулись и тут же распрямились, стоило убрать ногу. Ещё раз. И ещё. На четвёртый подошва безжалостно втоптала их в почву. Травинки распрямились. Опять. Стали полностью такими же, как были.

«Иллюзия? Что тогда ещё…»

Взгляд пытливо скользнул по деревьям. Ничего. Совершенно обычный лес на вид. Мурашки по коже, насколько обычный. И холодок внутри. Девушка оттолкнулась от земли и поехала дальше. Прямиком в самую чащу. Туда вела извилистая тропа перед ней.

Шаг. Шаг. Вдох.

«Я тебя слышу».

Даже загнанный вепрь шумит меньше. «Никогда не ступал по такой земле?» Смеётся заливисто койотом. Стелется призрачной тенью вдоль каменистой гряды, нависшей над ним. Принюхивается. Присматривается. Зверь не из здешних мест. То ли человек. То ли монстр. Точно одно – не противник. Собаке волка в схватке тет-а-тет не победить.

Отводит ухо в сторону. Ловит шорох шин, поскрипывание ржавых спиц. Скрывается обратно средь деревьев, махнув на прощание чёрной шкуре белым хвостом. Растворяется невидимкой в подступающем со всех сторон молочном тумане.

Лес её любит. Лес ей подыгрывает.

«Это моя территория».

– Убегай.

Когда огромный кабан – размером с матёрого медведя – тяжёлой поступью проходит прямо перед ней, пересекая тропу, она застывает. Не в силах пошевелиться, не в страхе закричать. Немеет настороженным сурком и напряжённо смотрит в маленький белёсый глаз. «Слепой что ли?» И не чует её совсем. Запах стоит такой, будто он гниёт заживо.

Девушка пятится назад, ведя за собой велосипед, когда кабан скрывается в чаще. Оглядывается. Моргает. Ещё раз. Показалось ли, что там, на деревьях…

Как давно перестали петь птицы?

И слышит грозный рёв. Видимо, чудище нашло то, что искало. Или «кого». 

Поспешно запрыгивает на велосипед и крутит педали так, будто это за ней гонятся. Выбившиеся из пучка волосы струятся позади слипшимися от пота прядями. Рюкзак больно стучит по спине на каждой кочке. Колесо вязнет то ли в грязи, то ли в иле. Пульс отдаётся в ушах и сбивает дыхание.

Она должна была повернуть назад. Почему она едет дальше?

«Добро пожаловать в Лес синих деревьев, милая, – безмолвно хохочет «призрак», прокрадываясь не в мысли, прокрадываясь в ощущения и сам страх. – Сегодня у нас аншлаг! Две дамы, два кавалера. Вот только я пока не в настроении танцевать. Пусть мальчики сами займут друг друга. Мой верный Пумба готов буквально умереть за меня».

Отредактировано Шибито Хирокити (2023-11-11 13:16:08)

Подпись автора

«Неправильно ты, дядя Волк, бутерброд ешь!»

Вторгается в мысли. Хохочет по-шакальи. Как там звали ту мелкую серую бестолочь, что вечно носилась за своим полосатым «другом»? Таким большим и грозным...

«Могучий дикий зверь, хранитель лесов, – ласково лижет сознание теомагией, – так ли ты силён, так ли велик и неустрашим, как мнишь себе?»

Они сыграют.

Взмах хвостом. Она далеко – в самом сердце леса, где на плоском куске огромного камня зиждется древняя пентаграмма, будто пульт управления, будто ветхий танцевальный автомат. Шаг. Ещё шаг. Верно расставить лапы. Краткий всполох тусклого света вынуждает свежевыкорчеванные кости собраться обратно. Не вепрем, нет. Плоха шутка, повторённая дважды. Сгнившая плоть на костях загорается и трепещет бледным огнём, сизым дымом и смрадом, а кости повисают в воздухе, словно свечи, удерживаемые лишь магией да туманом.

Вот так – хорошо. Красиво. Ужасно.

Девушка резко тормозит посреди леса. Спрыгивает на тропу, вертит головой, всматриваясь в сплетённые паутиной силуэты ветвей, принюхивается рывками, вздрагивает непроизвольно, по-звериному, словно мелкий хищник, почуявший угрозу много больше себя самого.

Карта в руках расплывается и идёт рябью, пикселит сбоями. Толку от неё... Велосипедистка складывает и прибирает бумагу обратно в рюкзак и достаёт мобильный, запуская по памяти диктофон.

– Код двенадцатый. Аномалия галлюцинаций и наведённых эмоций. Результат: положительный. Страх: несвойственно, обнаружено. Любопытно.

Последнее слово она произносит вполголоса. Вслушивается в шум собственного сердцебиения, гул крови в ушах. Медленно переводит дыхание.

Дальше идёт пешком.

Ни звука. Ни души. Ни одной приглядной картинки. Стволы-стволы-стволы. Воздух тяжёлый, тягучий. Весь свет съеден плотным пологом, густым туманом. Даже тени скорее мерещатся, нежели есть на самом деле. Когда уже лес перестанет стесняться перед ней и откроется во всей своей красе? Может, ждёт, когда раскроется она?..

«Ступай аккуратно, моя девочка. Я уже разметила для вас сцену».

Раз. Два...

На счёт «три» вскидывает морду, и вслед за её движением трупы на деревьях, ближайшие к полузверю, поднимают руки, сгнившие обрубки, лохмотья и покачиваются в такт её шагам. Тени и блики от свечей скользят по выеденным опарышами лицам, полуразложившимся тканям и распадающихся прямо на глазах ошмётках плоти. Раз-два-три. Раз-два-три. Машет хвостом, будто импровизированной дирижёрской палочкой. Движется под одну ей слышимую мелодию. Лапы едва успевают касаться камня, на поворотах поскрипывают когтями.

«Нравится мой антур-р-раж?»

Она застывает, внезапно заметив краем глаза тусклый отблеск рядом с тропой. Поправляет очки, поднимает с земли сухую ветвь, осторожно разгребает ею опавшие листья. Капкан. Медвежий. Неужели здесь отыщется для него дичь? Осматривается внимательнее. Взгляд выхватывает невидимую ранее верёвку, скользит по ней, натыкается на плотное сплетение узлов. Там силки. Тут сети. Рыщет веткой дальше. Ловко прикрытая яма.

Тропа неприкосновенна, но сходить с неё – себе дороже.

– Чего ты хочешь?

Шепчет, оглядывая деревья. Те лишь тихонько поскрипывают в ответ.

Когда скрип усиливается, перерастая в далёкий скрежет, почти что жужжание, шорох тысяч голосов, она запрыгивает на велосипед, крепко зажмуривается на пару секунд, вслушиваясь в сердечный ритм, и опять срывается в густой туман, тщательно держась тропы.

Раз. Два. Три.

«И нас осталось трое».

Три – это три тысячи издохших членистоногих. Их хитиновый покров хорош тем, что в надлежащих условиях сохраняется долгие годы. Плоть она собрала из перегноя. Сколопендры и мокрицы, двухвостки и пауки, муравьи и мухоловки и многие-многие ещё. И, как положено классическим зомби, они чуяли запах живого – они жаждали сожрать его плоть.

«Впер-рёд».

У каждой ловушки – лёгкий магический привкус на языке, горечь в лёгких. Девушка ускоряется, активнее крутя педали, и жужжание остаётся где-то далеко позади. Если верить ныне недоступной ей карте, тропа простирается через весь лес, делая петлю в самом его центре. Туда она и держит путь, отгоняя от себя навязчивые голоса.

Должна была повернуть назад, но не повернула. Любопытство оказалось сильнее. Любопытство сгубило кошку, а она не.

«Спорим на твою печёнку, ты не умеешь танцевать, – голос перестаёт забавляться, режет холодным металлом, препарирует скальпелем в мозгах. То ли приторно девичий, то ли по-собачьи визгливый. – Такой гру-у-убый. Так бестактно обошёлся с моим помощником. А он всего лишь хотел приветить гостя сообразно приличиям! Но ничего, я научу тебя. Знаешь вальс? О, это очень легко. Два такта, три шага, полный оборот. Запомнил? Сможешь повторить, и я щедро вознагражу тебя».

Один из подвешенных трупов, сгнивший почти до костей, послушно изобразил означенные движения, держась за невидимого кавалера, изящно провернулся в воздухе и присел в реверансе, приподняв края истлевшей юбки, в которой дыр было больше, чем ткани. Клочья тумана сбились подобно молочной пенке, повторяя на черепе форму собачьих ушей, а за спиной – белый хвост.

Членистоногие наползали со всех сторон, струились по стволам, вываливались из трупов и сыпались с непроглядного полога, издавая множество щелчков и шлепков, тянулись к тёплому меху, огрубелым подушечкам лап, скрежетали голодно.

«Но если оступишься – пеняй на себя».

Шаг, шаг, поворот.

Отредактировано Шибито Хирокити (2023-12-11 12:10:21)

Подпись автора