[indent] Сегодня праздник? Лире неважно – она каникулах, и значит, что для неё каждый день такой. И всё же окружающие перешёптываются о вечернем салюте, чего-то ждут, и беловолосая проникается духом праздника, понимая, что останется на улице до ночи, чтобы увидеть красивый магический салют и посмотреть на разнообразные счастливые лица. Лиру всегда это по-своему притягивало, грело. Чужая светлая, яркая жизнь стала источником вдохновения для девушки, и та не может, когда на душе спокойно, не выбираться к толпе.

[indent] Ей везёт – разум не туманят страхи и переживания, а все мысли о грядущих огнях на небе. Белоснежная девушка в белом летнем платье, кончающимся чуть ниже колен, с белыми туфельками – идёт призраком бесцветным, только лицо и губы обретают краски, да поёт птицей певчей о чём-то своём счастливом.

[indent] И замирает в восторге диком на мосту среди толпы, когда небеса озаряются взрывами разноцветных красок. Снова и снова. Фейерверк сияет, трепещет, горит, а толпа шумит восторгом, заражая светлым ярким настроением и Лиру, что казалась себе излишне лишним пятном среди остальных. Она смотрит вокруг – все в компании, счастливые, вместе. А беловолосая одна, одинокой птицей смотрит на весь мир и давится внезапной грустной завистью.

[indent] Салюты кончаются, оставляя после себя тоскливый шлейф и пустоту. Огни прилавков и ярмарки затухают – праздник кончился, а Лира так и не попробовала яблок в карамели и не купила иных вкусностей. Девушка пожимает плечами, утешая себя тем, что однажды сможет это купить себе вдоволь, а не забыть, затеряться в мире и успеть лишь на салют.

[indent] Она почти не расстраивается, пусть и опускает голову и бредёт среди холодного ветра куда глаза глядят. Даже не смотрит под ноги и не обращает внимание на дальние возгласы и крики, только лишь обнимает саму себя в попытках спрятаться от одиночества.

[indent] «Грустно», — выдыхает тяжело, всё же признаваясь себе в том, что расстроилась тому, что не успела на ярмарку и не посмотрела на салют с кем-то вместе.  Ей бы пойти в квартирку, поспать, пережить эмоции, но ноги ведут дальше по переулкам в тьму, туда, где звенящая тишина лишь изредка разрывается довольными воплями с баров тех, чей праздник продолжается. Лира пожимает плечами – может, заглянуть, попробовать найти кого-то? И тут же отшатывается - она не умеет пить, не сможет даже поддержать диалог, какая компания в баре? Да и часто вообще девушка имела честь там бывать?

[indent] Оборачивается испуганно, когда чей-то голос вальяжно зовёт.

[indent] — Простите, нет, я не хочу….

[indent] Три силуэта обступают со всех сторон, нависают мрачными тенями. Рука ложится на плечо – предложение поразвлечься приковывает ноги к земле. Лира хлопает глазами. Нервно улыбается. Мотает головой. Чужая рука медленно ведёт по руке к шее, давит на кожу, сжимает, перекрывая кислород. Белые тонкие пальцы хватаются за кисть. Другая рука по-хозяйски ложится на волосы. Ещё одна – на талию, сжимает с силой. С щеки падает слеза отчаяния. Хватка шутливо ослабевает, большой палец тянется к губам, давит на них, и Лира, вдыхая желанный воздух, резко кусает.

[indent] Оплеуха сбивает с ног, но даёт шанс подняться и побежать.

[indent] — Помогите! — слабо пищит, не находя от ужаса сил кричать.

[indent] Девушка бежит из всех сил, но преследователи не отступают – им понадобилось всего несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, посмеяться над нравом «куклы» и рвануть за ней. Лира чувствует, как чужие руки тянутся за ней, поэтому резко сворачивает за угол дома, в переулок, где бросается к тёмному мрачному существу, тревожно пихает его слабыми от страха руками и прячется за телом.

[indent] — П-пожалуйста, помогите… — скулит жалобно, пока жмётся к кому-то, кто, как ей кажется, её не тронет или хотя бы станет преградой. — Они ко мне пристают. Скажите им, пожалуйста, чтобы не трогали! Я не хочу… — всхлипывает Лира, теснее сжимая чужую руку. Она не поднимает взгляд, боясь, что её не защитят и она навлекла беду и на невинного. — Простите, простите…

[indent] Она трясёт мощную мускулистую руку. Трясёт с силой, с отчаянием, но, понимая, что незнакомец абсолютно равнодушен к её страданиям, к её ужасу и горю, опускает голову. Ей никто не поможет. Замечает то, что делает человек и отшатывается как ужаленная. Плечи тут же охватывают чужие пальцы и с силой, до будущих синяков, сжимают словно в отместку за укус. Девушка ведёт дикий взгляд ужаса за спину – преследователи добрались и, смеясь, откровенно хохоча над тем, что выбранный спаситель длинноволосой абсолютно пьян и не в себе, равнодушен к ней, обступают Лиру со всех сторон. Слёзы водопадами катятся по щекам, а тело дрожит так, словно пропиталось от начала до конца первозданным страхом. Беловолосая обнимает себя, боясь, что случится что-то непоправимое – от переизбытка эмоций в голове вмиг пусто и не получается ничего сообразить.

[indent] — Помогите мне… пожалуйста, — просит в последний раз умирающей птицей, но её грубо пинают в живот, и пойманная девушка падает на землю с рваным кашлем. Не сразу получается вдохнуть воздух, дыхание срывается на тяжёлое и хриплое, паника захватывает с головой, давит на сознание, заставляет пытаться отползти прочь, но грубые руки ловят за волосы, оттягивают голову. На ухо совет снисходительный почти издевательским благословением – не сопротивляйся. И следом – горячий влажный язык на шею. Тошнотворные мурашки. Лира отчаянно мотает головой, пока рука давит на затылок, пригвождает голову к земле. Девушка слабо мычит и скулит, не зная, как ещё выразить себя, как достучаться до хоть кого-нибудь, кто смог бы ей помочь. Плачет.

[indent] Она слышит странные звуки, перебранку, затем бой, изничтожение кого-то, поднимает голову и смотрит сквозь белые пряди на то, что происходит. Подбирается, пятится прочь, смотря, как тот самый незнакомец расправляется с насильниками. Он пробивает их насквозь, брызжет кровь, земля орошается кровью, и Лира в ужасе смотрит, ползёт назад вся белая, но уже покрытая немногим крупными пятнами крови снизу платья и ног. Кровь тянет её назад.

[indent] — Не надо… — просит запоздало, видя, что все уже мертвы. Но только сейчас рот наполняется звуками. Девушка тяжело и нервно дышит, гадая, сможет ли хоть как-то отблагодарить спасителя и… не нарваться на его гнев. Смотрит с ужасом на мужчину, чьё лицо скрывается маской, на его мощное тело, на кровь на нём же. И знает простую истину – он совершенно не пострадал. — Спасибо… — наивная вежливость неизменна.

[indent] Он невероятно силён.

[indent] Она всхлипывает пугливо.

[indent] Он что-то говорит – она не понимает смысла. Моргает бессмысленно, пытаясь понять, что будет дальше. Что ей сделать, чтобы выбраться. Кровь… Кровь повсюду, и к горлу подступает тяжёлая тошнота. Лира сглатывает.

[indent] Неверяще она смотрит, как незнакомец с мутным диким взором смотрит в ответ. Собственнически. По-хозяйски. Властно.
Беловолосая теряет возможность дышать от ужаса и горького осознания.

[indent] Теперь Лира его новая жертва.

[indent] Девушка прикрывает глаза, чтобы вдохнуть новую реальность. Затем, открывая серые несчастные очи, она видит перед собой внушительный член. Сердце падает в пятки, и беловолосая отшатывается, тянется отползти, если её ловят – пытается слабо отбиться, кусаться, даже, кажется, готова заблокировать движения магией, если найдёт момент.

[indent] — Не надо! — умоляет, мяучит жалобно, просит из всех сил. — Я сделаю всё, что ты скажешь, — наивный торг, слабые попытки продать хоть что-то в обмен на жизнь, в обмен на сохранение остатков собственного достоинства. — Я… Я не дамся, — хмуро и твёрдо добавляет, когда понимает, что в её первых словах крылась ловушка для самой себя. Лира пятится спиной назад, не пытаясь встать, и наконец упирается в стену, чтобы, вопреки желаю слиться с ней, всхлипнуть и отчаянно замотать головой. — Не надо. Не надо. Не надо. Пожалуйста, — её мантра, её молитва, её утешение и мольба на спасение.

[indent] Девушка знает, что если вдруг незнакомец попробует воспользоваться её ртом, лицом, то она будет кусаться. Так сильно, как никогда ранее. И затем, воспользовавшись этим, убежит. Убежит так далеко, что никогда-никогда больше её никто не найдёт.

[indent] Или же она вернётся сюда с Князем. Если не побоится рассказать.

[indent] Его дикий вопрос ставит в тупик, заставляет подавиться страхом и ужасом, медленно замотать головой, приоткрыть рот и торопливо им в тревоге и отчаянии задышать, чтобы хоть как-то не потерять связь с реальностью, потому что в груди раскрывается бездонная пустота признаком скорого обморока.

[indent] Это конец?

[indent] Она отбивается, бьётся с силой, с яростью, но слабо, слишком слабо для него.

[indent] Она ничтожна.

[indent] Его хватка на голосе сильна, вызывает дикое шипение, скуление, белоснежные волосы стянуты, почти рвутся, незнакомец небрежно тянет вверх и на себя, заставляя встать на колени. Больно! Её тонкие пальцы вцепляются в мощную удерживающую руку, царапают когтями, но всё бесполезно – не имеет значения. Лишь серый дикий взгляд встречается с таким же диким, но главенствующим, надменным чужим.

[indent]  Он портит её невинный белый цвет кровью и похотью.

[indent] Лира тяжело дышит – краткая передышка, всего миг, чтобы что-то придумать, но она обещает, обещает себе, что будет бороться, она готова умереть с честью, с достоинством, готова даже почти не бояться причинить вред, что слишком мал для неё.
Когда она кричит, он бесстрашно затыкает маленький рот рукой.

[indent] Это ошибка.

[indent] Зубы с силой стискиваются на коже, челюсть трясётся, казалось, желая откусить кусок, пронзить ровным рядом зубов кожу и выпустить кровь, потому что в ответ на всю жестокость Лира может только это. И если сейчас в страхе и ужасе это то единственное, чем она может воспользоваться, то она бесстрашно пользуется возможностью.

[indent] До скрипа.

[indent] В ответ давление на голову сходит на нет, а на шее защёлкивается стальная болезненная хватка руки. Он сжимает сильно, властно, перекрывая кислород, заставляя мучительно открыть рот и пытаться протолкнуть в себя со свистом хоть что-то, чтобы насытить разрывающиеся лёгкие.

[indent] Как больно!

[indent] Кожа на шее горит, краснеет – оба знают, что останутся чёрные мрачные синяки-напоминания. Лира хрипит, смотрит куда-то вверх, пока жизнь вместе с попытками вдохнуть выходит из неё прочь. Руки слабые хватаются за чужую, сдавливают, но тщетно – только мужчина решает, когда дать девушке дышать, когда по его велению задыхаться в пытке воздухом.

[indent] Он ослабляет хватку лишь тогда, когда Лире кажется, что она умрёт. Хрипя, ловит ртом воздух. Его ничтожно мало и много. И тут же в рот входит нечто солоноватое, большое и твёрдое, и девушка, подавившись, кашляет, чтобы затем, поймав себя на мгновении осознанности, укусить с яростью снова. Взгляд в чужие глаза яростный, горящий огнём – он не понял? Она не дастся. Не так просто. И жмёт зубы до боли, вырывая возможность сбежать. Несколько ударов сердца, и Лира свободна, и, если эта свобода затягивается, она пытается убежать из проклятого переулка, скользя на лужах крови, что казались внезапно отныне её собственными.

[indent] — Я не дамся... ты не посмеешь... — слабые тихие хрипи истерзанного горла.

[indent] Если свобода кончается слишком быстро, то она брыкается, скулит и вопит, готовая, кажется, биться всем естеством в ответ на мучения и страдания.

[indent] Серые глаза наполняются болью и ужасом, когда на языке ощущается вкус хлынувшей из массивного пульсирующего органа крови. Всё красным – её отчаявшиеся губы, её хрупкий подбородок, но дрожащие яростью зубы не уменьшают свою хватку, только лишь сильнее с отчаянием давят, сжимают, пока из глаз льются слёзы боли и ужаса. Ей страшно причинять боль, ей страшно поступать так, но ещё страшнее за свою собственную жизнь. По горлу ручьями стекает кровь, нечто солёное, особый вкус полового органа, и девушка закашливается, бессознательно сжимая ртом и языком фаллос. Краснеет от нехватки дыхания.

[indent] Туманный серый остервенелый взгляд в чужое лицо, в бездушную маску, в прорезях которой видны довольные дикие глаза. И ухмылка, ликующая, торжественная, словно радость, что добыча хоть немногим развлечёт утомлённого скукой хищника. Лира дрожит, не веря, что укус лишь раззадорил мужчину. Скулит в ужасе.

[indent] Он, почти с мазохистским удовольствием пропихивает член глубже в горло девушки, игнорируя боль, её маленькие клыки, с силой сжимающие пульсирующий чувствительный орган. Должно быть, для него это не более чем новые потрясающие ощущения, ради которых стоит лишь немного потерпеть боль. Лира могла бы сдаться, поняв, что не сможет ничего сделать против чудовища, притвориться мёртвой, чтобы наскучить сразу же. Но лишь скулит жалобно, рвано, стонет, когда с безграничным упорством незнакомец проталкивает массивный член ещё глубже, заставляя давиться им и пульсацией горла выталкивать обратно. Тошнотворный вкус предэякулята, органа заставляют жалобно всхлипнуть от подступающей рвоты.

[indent] Её бы стошнило, если бы было чем.

[indent] Но ему всё же больно.

[indent] И в отместку за это руки с силой откидывают девушку к стене, вынуждая, стукнувшись, почти потерять себя, обмякнуть безвольной куклой, слабо заскулить от боли в плече и теле. Из рта стекают кровь, полупрозрачная жидкость, слюни, Лира рвано и шумно дышит, пытаясь прийти в себя, покуда на горле расползаются алые следы чужих жестоких властных прикосновений. Ей нужно всего несколько ударов сердца, чтобы подняться и побежать прочь, скользя и спотыкаясь на крови и телах первых обидчиков. Невольно в голове возникает слабая надежда – вдруг появится кто-то, кто сможет одолеть хищника, мужчину с волчьим взглядом?

[indent] Но тщетно: пока она бежит, срывая дыхание, пока хрипит истерзанным изнасилованным горлом, даже не ощущает, что дорога кусает босые окровавленные белёсые ноги, рвёт их камнями и выстланной дорогой. Лира выдыхает всего на мгновение – за ней больше никто не гонится? Всё закончилось? Но ноги упрямо, вопреки боли, несутся прочь, а белое платье, извращённое кровью на подоле и в груди, неестественно блестит мокрым в ночи.

[indent] Лира не успевает добрать до света, туда, где мир бы заметил её, охватил бы в лучи одиноких фонарей. Ей остаётся несколько шагов – крепкая хватка перетягивает талию, тащит назад, и девушка лишь кричит:

[indent] — Нет! Не надо, пустите!

[indent] Но её крики заглушаются внезапными возгласами изнутри соседнего здания. Девушка остервенело ведёт взгляд – там люди! Люди!

[indent] — Помогите! — пищит она из всех сил, но, измученная, кричит слишком тихо, чтобы пробиться через толстые стены здания. Её грубо жмут к стене – охотник не даст добыче слишком много надежды и не позволит бегать в лучах света, покуда не решит, не позволит сам. — Прошу! Я сделаю всё! — умоляет жалобно, рыдает, скулит, сходит с ума, бьётся слабой истерзанной белоснежной птицей.

[indent] Он сзади. Большой. Нависает над ней, вжимает в стену, но не даёт упасть, не позволяет, ведь добыча должна до последнего развлекать охотника, верно? И она не имеет права безвольно в ужасе диком осесть за землю, лишиться опоры и потерять сознание. Никогда.  Даже если перед серыми глазами всё плывёт от ужаса, и сердце бьётся в болезненном хаотичном ритме.

[indent] — Пожалуйста, — упрямо мяучит жертва, ощущая на спине, на пояснице возбуждённый орган, придавливающий к стене. Горячее дыхание над ухом – он ждёт, дёрнется ли, попытается ли что-то предпринять ещё? Что покажет прежде, чем всё закончится очевидным. Лира ведёт взгляд дикий вбок, дышит рвано, шумно, лёгкие толкаются из клетки рёбер, сердце выталкивает кровь, заставляя всё тело дрожать и пульсировать жизнью, страхом, крахом. Агонией. Адом.

[indent] И вот она прижата к стене, лишённая опоры, но поддерживаемая хищником. Скулит, усталая, обречённая, только и держится руками за чужую, болтает босыми израненными ногами, пытается пнуть, ощущая непозволительную дикую усталость, от которого даже сопротивление блекнет, тускнеет, и Лира выбирает привычный вектор – притвориться донельзя неинтересной скучной и бессознательный.

[indent] А руки задирают подол платья, рвут нещадно, нащупывают ткань трусов и сдирают, пока добыча скулит, плачет, стенает, сжимает ноги, бьётся, трепыхается устало, рычит, пытается наступить на чужие ноги или хотя бы пнуть, сделать что угодно.

[indent] — Я не дамся. Я не дамся! Убей меня! — рычит остервенело из последних сил, скрипит зубами. Она чувствует прикосновение влажного горячего органа и скулит жалобно, отчаянно. Она не дастся. Не дастся. Умрёт. Смотрит на стену. Всего несколько ударов головой – и потеряет сознание. И ничего не почувствует. Не запомнит. Не спасение ли это?

[indent] Вдруг шёпот на ухо ласковый, почти заботливый, издевающийся, заставляющий всё внутри застыть. И Лира ведёт напуганный взор в сторону, на тень, где, во внезапной тишине шатается тёмный силуэт мужчины. Помощь? И ухо обжигает жаром, дыханием, и девушка покорно мотает головой, без сомнений сейчас в собственном горе и ужасе выбирая спасение чужого человека, который мог бы помочь, но девушка видит, понимает, что никто, никто не спасёт её.

[indent] — Лучше я, — выдыхает Лира слабо, упираясь головой в стену. — Не трогай его… Пожалуйста… Я не буду кричать, — умоляет сквозь рваное шумное дыхание, вздрагивая плечами, выбирая с глупой гордостью, всепоглощающей высокомерной добротой собственные страдания, чем чужие мучения. Если бы знала, что те люди умрут, побежала бы в подворотню? Нет, несомненно, нет.

[indent] Но Лира ведь обещает себе не даться. Она не позволит. Поэтому тесно сжимает ноги, перелетает меж собой ступни, смотрит яростно, а затем, не зная, что её предпринять, с силой бьётся головой о стену, пытаясь сбежать от охотника в собственное бессознание. Это ли не спасение? Не побег? Нужно всего лишь ещё несколько ударов. И она наскучил хищнику, а тот не получит дальнейшего развлечения.

[indent] — Я не дамся…

[indent] Первый удар – и по лбу течёт горячая тяжёлая струйка крови, а в голове разрастается резкая дикая боль, корнями прорастая сквозь мозг и череп, даруя величайшее страдание и агонию. Но этого мало, чтобы отключиться. Ничтожно мало. Но достаточно, чтобы цепкие руки перехватили белые волосы, потянули на себя, заблокировав новые движения, соприкосновения головы со стеной. Не сбежит. Он лишает Лиру возможности потеряться, сбежать в забытьё, тянет больно, вызывая шипение, скуление отчаяния. Белые локоны у корней частично окрашиваются в тоскливый алый. И следом насильник наматывает на руку волосы, заставляет выгнуться, жалобно запищать, поддаться движению, всему, чтобы не испытывать эту жгучую боль в голове. А руки цепкие мрачные касаются кожи, исследуют, изучают, заставляют едва ощутимо дрожать, и Лира в ужасе затихает, не находя в себе сил кричать, не находя в себе более ничего для сопротивления, когда буквально приходится гнуться вслед за насильником, чтобы перестало быть настолько больно. И с глаз вечные непрекращающиеся слёзы.

[indent] Девушка всхлипывает, когда её снова приподнимают, когда пригвождают к стенке, а серые глаза сквозь толщу воды видят отсутствие человека, того, кто мог бы заметить её мучения и попытаться спасти. Тихая обречённость захватывает с головой, и беловолосая с ужасом прикрывает глаза, горячей щекой вжимаясь в пронзительно холодную и равнодушную стену, пока с губ рвутся тихие жалобные всхлипы.

[indent] — Ты обещала... Не кричи.

[indent] — Не буду, — клянётся сквозь зубы, упрямо, железно, ведь знает ясное – она здесь единственная жертва на алтаре, да пусть так и останется, и трупов более не должно быть. И потому девушка мысленно клянётся быть тихой, стерпеть всё, принять всё, лишь бы не стало новых смертей, лишь бы затем её отпустили, оставили тут и дали зализать раны, пусть и создание жалобно жадно желает себе же смерти, словно после такого насилия ей нет смысла жить, нет стимула и желания. И Лира в то верит, решая, что обязательно умрёт, неважно, как и когда – это случится совершенно точно.

[indent] И следом прикосновение влажное горячее к половым губам. Девушка понимает – всё случится, случится. И потому бьётся тихой птицей, мычит сдавленно, пытается вырвать, но, как и обещала, не кричит, не повышает тона, в борьбе послушно почти лишаясь звуков. И член всё глубже – проникает в неё, разводит кожу, находит небольшую дырочку, проникает в горячее неподатливое лоно. Лира мотает головой как может, кряхтит, рычит, смотрит яростно, дико, и скулит, тихо скулит, кусает губы, когда горячий окровавленный орган входит в неё, вторгается в жар бьющегося в липкой дрожи небольшого тела.

[indent] Лира бьётся судорогой, разрядом тока, от боли внутри глаза серые закатываются, теряется свет, всё тонет в хаосе, тело едва ощущает само себя, девушка давится скулением, кашлем, спазмом изломанных мышц. Её буквально разрывает от вторжения, от адской боли, от ощущений внутри себя, девушка рвано хрипло дышит, казалось, сам воздух исчез из подворотни, затерялся, отказался проникать в лёгкие. И Лира давится жизнью, стоном, почти обмякает, упрямо взором ища чужой, чтобы осудить, бросить едкий испуганный взгляд. 

[indent] Она теряет сознание слишком быстро – от боли тело наполняется лёгкостью, кажется настолько пустым и невесомым, что Лира не ощущает ничего, и почти ныряет в спасительную тьму, но жестокая хлёсткая пощёчина выводит из бессознательности, заставляет выгнуться, заскулить, забиться агонией, страданием, затрепыхаться пойманной на иглы бабочкой. И следом – член раздвигает её внутренности, дарит новую боль, новое спасение, и девушка, захлёбываясь слюнями, снова теряет себя, обмякает, не выдерживая ощущений. И снова пробуждение яркое, ужасное, личным адом разверзшееся внутри неё – не даёт уйти окончательно, спастись в бессознательности, и Лира скулит, кряхтит, перед глазами только стена и обещание печальное, самоотверженное:

[indent] — Не кричать… Не буду кричать.

[indent] Он двигается в ней. Медленно. Резко. Наслаждается. Серые глаза снова прикрываются, теряются, и жертва уже не чувствует страданий, находит утешение среди тьмы, свободы, среди великого «ничто», когда боль отпускает разум. Она повисает обессиленно светлым окровавленным пятнышком, бледная, холодная, худая. Ей уже всё равно на ускорившийся хищный темп, на чужую боль, на удовольствие.

[indent] Она могла бы больше не открыть глаза до рассвета.

[indent] Он слишком умело орудует её состоянием. Слишком хорошо знает, чует её границы. Игрушка уже не трепыхается, не просыпается от новой заботливой порции, только то сдавливает, то отпускает телом член внутри себя. Но то мало.
И жаром, ядом в мозг один единственный приказ – не спать. Он высекается ножом на сознании, заставляет тут же распахнуть затуманенные глаза и задохнуться в боли, закашлять слабо, роняя с губ слюни, пену, капли крови с носа. Лира слабо сипит – голова запрокидывается назад, разум едва осознаёт новое положение тела – вся согнутая, замёрзшая, со слезами с глаз, с протяжным жалобным скулением – её воспалённый мозг осознаёт, ловит адскую боль в промежности, и девушка чувствует, как с неё стекает нечто вниз на землю, и не знает ещё, что это тёплая кровь, ведь насильник её нещадно жестоко порвал.

[indent] — Не кричать… — напоминает себе жалкое обещание.

[indent] Она хнычет, плачет, всхлипывает, с губ срываются едва понятные слова, звуки, всё лицо влажное, мокрое, челюсть ослабленная не закрывается, и с подбородка снова что-то течёт. Лира даже жалобно пытается двинуться, но следом скулит, затихает, закидывает голову назад, давит воздухом, кашлем, тело ловит судорогу, а чужие руки перестают её, лёгкую, удерживать, заставляя осесть на пульсирующий член ниже, насадиться глубже, и девушка сдавленно плачет, пока взгляд не стекленеет в волне агонии, а тело снова не затихает, знаменуя конец игрушки.