Он очень странно улыбался, и Андре готов был поклясться, что у него даже светились глаза, что добавляло облику некоего инфернального ужаса, но предупреждать об этом Теодора было уже поздно — оставаясь разве что чуть менее подозрительным, чем скрученные им оставшиеся двое, незнакомец удалился на выход вслед за следователем, оставив бармена и слегка протрезвевших посетителей в состоянии крайнего недоумения.
Кажется, кто-то даже осторожно направился к выходу — в состоянии подпития мозг запоздало сообщает о тревоге, вынуждая обращаться в бегство тогда, когда это уже и не требуется.
Прошмыгнувших из бара четверых посетителей Теодор отметил буквально краем взгляда, успев подумать о том, что степень их заинтересованности в дальнейшем посещении бара прямо пропорциональна выражению их обеспокоенных лиц, и обеспокоенных, возможно, еще и тем, что было прекрасно видно, что в полицейский фургон были загружены только трое, а четвертый — абсолютно спокойно стоял рядом с Тео.
Впрочем, задерживать его и правда было не за что — помочь помог, за рамки не выходил, вел себя культурно, признаков агрессии не проявлял, и что характерно, каких-то других эмоций на лице тоже замечено не было, вызывая странные ощущения у Теодора, последнее время частенько имевшего дело с личностями крайне импульсивными.
— Если нужны будут показания. Хьюго Иденмарк.
О, а вот это уже более понятно. Про ЭкзоТек не слышал разве что совсем оторванный от мира человек, проживающий в какой-нибудь глуши, да и сразу отваливались лишние вопросы про физическую подготовку. Да и сама семейка Иденмарков была слишком специфичной, чтобы пропускать информацию о ней как нечто обыденное.
“Тц, у тебя даже такой семейки нет” — одергивает сам себя в ответ на свою же внутреннюю колкость.
— Если нужно будет, да, вызовем, — переводя взгляд на дорогу немного растерянно отвечает Тео, готовый был представиться в ответ, — Собственно, я…
Но договорить не успевает, потому-что полицейский фургон именно в этот момент врезается в павильон, а Иденмарк срывается с места как по команде, активируя дрона, и успевая среагировать даже быстрее Теодора, который, понимая, что уже проигрывает в скорости, срывается следом, на бегу перекидываясь в обличье кота, чтобы нагнать.
Перебегает через дорогу, на красный, перепрыгивая через проезжающие машины — когда ты рождаешься котом, то наиболее комфортно чувствуешь себя именно в родном обличье, а значит и контролируешь себя лучше именно в нем, будучи в состоянии позволить себе бесстрашно сигать на вот то желтое такси, отталкиваясь от него и спрыгивая на тротуар, чего, будучи человеком, проделать было бы сложно.
Большим ярким пятном лавирует между успевающей запаниковать толпы, подлетает к перевернутому на бок фургону и запрыгивая на тот бок кабины, которая оказывается сверху, перекидывается обратно в человека и орет Иденмарку, чтоб он помогал, раз уж оказался рядом, одновременно дергая на себя ручку двери и соображая, как бы вытащить Холгафа, чтобы не повредить ему что-то сверх уже случившегося, а затем — вытащить оставшегося ниже, на пассажирском, молоденького, имя которого Тео не успел узнать, и старательно гнал от себя мысли о том, что это может потребоваться в не самой приятной ситуации.
Не больше пары минут на то, чтобы вытащить полицейских — оба без сознания, но с виду относительно целые, несовместимых с жизнью травм с виду нет, но Тео все равно старается быть аккуратным, действуя быстро, затем не без помощи вышеупомянутого Хьюго достать третьего задержанного, который оставался в состоянии овоща — и что самое жуткое, абсолютно не шокированного произошедшим.
На секунду у Тео даже мелькнула мысль, что не вытащи они его — он бы и не шелохнулся, оставаясь догорать живьем.
Потому-что опоздай они на эти самые пару минут, и спасать было бы уже некого.
Оттащить на безопасное расстояние, проверить пульс, уложить пострадавших согласно правилам доврачебной помощи, параллельно вызвать скорую, пожарных и полицию со своего участка — выругавшись:
— Осталось то проехать квартал, надо было просто довезти их. Какого хрена, я ж сказал про магию…
Народ, тем временем, собирался еще активнее, а огни загорающихся витрин магазинов на первых этажах и проезжающих сквозь стремительно надвигающиеся сумерки автомобильных фар выхватывают обеспокоенные лица зевак, которые, к счастью, ограничиваются съемкой на телефоны и не пытаются подобраться ближе, большая часть осталась наблюдать через дорогу или на приличном расстоянии,
Пользуясь несколькими свободными секундами, Тео использует магию и удерживает часть огня, но в сам очаг не суется, опасаясь что двигатель полыхнет еще раз, и пластиковые панели небольшого торгового двухэтажного павильона плавятся и горят от перекинувшегося возгорания, вечереет словно еще быстрее, и вызванные службы приезжают почти одновременно.
Тушение возгорания Тео наблюдает уже в темноте, предварительно проводив карету скорой помощи и доложив ребятам с участка, что будет чуть позже.
Непрошенное внимание заинтересованной толпы было привычным, но неприятным, и Теодор устало смотрит на Хьюго, слегка подвисая со словами. Походу, надо будет снова говорить спасибо, но пока что получается просто смотреть самым тяжелым и уставшим взглядом.
Если и правда потребуется, то ему придется вызывать офицера в участок как свидетеля, и может там и подвернется случай лишний раз поблагодарить.
Со всем происходящим чуть не забывает спросить про дрона, которого пусть мельком, но успел увидеть, но спросил криво, едва рассчитывая, что его поймут с первого раза:
— Это какие-то Ваши экзотековские штуки? Он что-то нашел?
Осматривает потихоньку разбредающуюся толпу и потушенный павильон и добавляет, понимая, что Иденмарка, собственно, можно и нужно отпустить, а вот ему, судя по всему, придется провести очередную бессонную ночь на работе:
— Я в участок. Если будет нужно…ты понял, короче. А, и да. Теодор Стефанос, следователь по особо важным, будем знакомы, — привычка не договаривать фразы в тот момент, когда кажется, что в этом нет необходимости, и махнув рукой, сдвигается с места.
Половина ночи была безуспешно потрачена на попытки ментально вытащить из единственного задержанного молодчика хоть часть информации, да просканировать его еще раз теомагией, но любое вмешательство Теодора в чужую голову выдавало такой дичайший откат с мешаниной образов, от которого становилось натурально дурно. Обрывки прошлой жизни — словно и не Аркхеймской вовсе, потому-что уж больно неузнаваемы были сюжеты, странные имена, непривычные для слуха и сложные к произношению, и все это тонуло между слоями натурально хтонического ужаса.
Разум задержанного был точно выпотрошен и перемешан с чем-то злым и искалеченным — и судя по таким же обрывкам увиденного, дикая природа и естественно возникшие аномалии были вовсе не при чем. Во второй раз почувствовав себя жертвой чудовищного эксперимента и аж зажмурившись от увиденных в чужой голове видений больничных ламп и вереницы клеток в подвальном полумраке, Теодор понял, что еще одна такая попытка, и он мало будет отличаться от удерживаемого перед ним незнакомца — каждый раз при таких попытках проявляющего нечеловеческую агрессию и силу, и удерживаемого лишь благодаря нескольким артефактам, два из которых Теодор притащил со склада лично, послав к хтонам все стандартные процедуры задержания и последующего допроса, перестраховываясь лишний раз и усиливая защиту.
Третья попытка, которая должна была случиться после двух кружек почти что горького чая и стащенных с поста охраны холодных бутербродов, не случилась — виноват ли в остановке сердца сам Тео со своим ментальным допросом, офицер, скрутивший молодчика в баре — вот тут Тео уже не был уверен, потому-что молодчики-то были почти на одно лицо, и сложно было сказать, кого именно выводил на улицу он сам, а кого — вышеупомянутый Иденмарк, или даже что-то иное, предшествующее событиям.
Оставшиеся полночи были потрачены на составление рапорта и фотороботов сбежавших двоих — если за драку их бы выпустили через пятнадцать суток при условии отсутствия иных поводов для задержания, то сейчас случившееся спокойно попадало под уголовку — наклевывалась сильно невеселая статья за умышленную порчу фургона и нападение на сотрудников полиции при исполнении. А это было именно нападение.
Ночью вскрытие никто проводить, само собой не собирался, но начальство, будучи в расположении духа еще более скверном, чем Теодор, посчитало нужным не тратить время зря — его, хтон побери, выходное время, и отправить за одним из самых главных свидетелей, который предположительно мог оказаться вовсе и не простым свидетелем.
Слишком подозрительно Иденмарк оказался в Вистере одновременно с этими тремя.
Негативный настрой подполковника сказался и на самом Теодоре, который ёжаясь по пути в гостиницу в одной рубашке и футболке, и оказался на пороге “Аквамарина” в седьмом часу безветренного, но холодного утра, напугав, поначалу, своим видом приветливую, но еще толком не проснувшуюся кудрявую девушку за стойкой ресепшен. Девушка ойкнула и выронила чайную ложечку, когда Теодор, не тратясь на слова, словно у него под утро остался их самый минимум — продемонстрировал корочки следователя и перевесившись через стойку, заглянул в компьютер:
— Иденмарк здесь остановился?
Девчушка на корочки среагировала живо, и отставив в сторону кружку с кофе, резкий запах которого чувствовался на весь первый этаж, торопливо начала искать информацию о заселившихся. Пока она открывала программу и сверялась со списками, Тео успел обойти стойку с другой стороны, и администратору оставалось только ткнуть изящным пальчиком в искомый номер, на что следователь кивнул, не удержавшись на прощание от короткой язвительной фразы:
— Как вы пьете эту дрянь, на вкус как помои, — и отправился к лифту, оставив девушку в смешанных чувствах и с уже менее приветливым выражением лица.
Позвонив в дверь номера, Теодор подумал, что сейчас, пожалуй, готов портить настроение каждому, кто встретится ему этим утром, и даже вот этому товарищу, который вчера, в общем-то, неслабо так помог, за что нужно быть хоть немного но благодарным, но поезд утренней ненависти ко всему живому уже встал на рельсы, и остановить его не представлялось возможным, поэтому когда вышеупомянутый офицер откроет дверь, то сможет лицезреть перед собой вчерашнего следователя.
Еще более помятого, сонного и крайне недовольного жизнью.
— Собственно, я не на чай зашел, что неудивительно, — привычка заходить в чужие квартиры без вежливых расшаркиваний, совсем уж по-кошачьи, немного сбоит, и Тео все же слегка медлит, прежде чем пройти, — Вчерашних сбежавших еще ищут, из третьего вытащить нихрена не получилось. У него там в голове какая-то каша, как будто от человека мало чего осталось, меня чуть не стошнило, уж что я менталист с опытом. Но…
Немного помедлив, он смотрит исподлобья в глаза Хьюго, которые сейчас — он был уверен, казались слишком уж неживыми, и добавляет:
— Остановка сердца. Я пару раз попытался его прочитать, а через час он откинулся. Кого из них ты там прикладывал о барную стойку, я так и не понял, они все одинаковые, но вполне возможно, что его самого, — нехотя добавляет, зная, что веских оснований у него, пока-что, никаких, — Это не задержание, само собой, иначе б я пришел не один. Пока что проходишь как свидетель, а там видно будет. Вскрытия еще не было, мы всю ночь корячились над этим молодчиком и фотороботами, но лица у них больно уж никакущие, я толком то и не запомнил, как они выглядят.
Еще раз вспоминает о том, как Иденмарк приложил первого головой о барную стойку а потом закинул на плечо как мешок с картошкой и думает, что он не то что не один — он бы пришел как минимум с вооруженной группой.
Из чужого номера отчего-то хочется выйти побыстрее, видимо, памятуя о возможностях того, кто стоял перед ним, поэтому уже на выходе кивает куда-то в сторону коридора, снова ёжаясь при мысли, что расстояние до участка опять придется преодолевать пешком, по еще не прогретым от показавшегося солнца улицам:
— Здесь подожду.
собственно, кот
[icon]https://imageup.ru/img159/4886962/novyi-proekt-24.jpg[/icon]
Отредактировано Теодор Стефанос (2024-08-14 22:46:27)
- Подпись автора
...когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,
помни: пространство, которому, кажется, ничего
не нужно, на самом деле нуждается сильно во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
И сослужить эту службу способен только ты.