Пение птиц, обычно успокаивающее, режет слух, и это первое, что улавливает Рэй перед тем, как открыть глаза. Солнечный свет слепит без предупреждения, и точно тысяча игл впивается в мозг: больно до тошноты, что-то гадко-кислое подступает к горлу, а во рту – сухо и отчего-то горько. Парень жмурится, хочет закрыть глаза рукой, прячась от яркого света, но отяжелевшие конечности его не слушаются, и жалкий полурык-полустон вырывается из глотки. В край обнаглевшие птицы не умолкают, радостно заливаясь где-то высоко над головой. Видят боги, он прежде никогда так яростно и искренне не желал живым существам смерти.

Поймать фокус удается не сразу, но спустя несколько мучительных мгновений паззл все же начинает складываться: он то ли в роще, то ли в лесу, вокруг зелено-зелено, от земли приятно тянет прохладой, а опорой спине служит, кажется, широкий ствол дерева. Воздух так чист, что почти больно дышать, - точно лес, решает Рэй, причем вдали от цивилизации. Это могло бы походить на рай, эдакий нетронутый островок спокойствия на лоне природы, если бы ему не было по-настоящему паршиво.

Прикосновение к ладони поначалу кажется ему наваждением: ласковое и осторожное, оно напоминает ему о матери, о давно покинутом доме и утробном спокойствии родительских объятий: тем не менее, с усилием скосив взгляд в сторону, он натыкается на девичий ситуэт, белоснежный и ослепительный, как само солнце. На вид – совсем еще юная, хрупкая и миниатюрная, девушка стоит на коленях рядом с ним, ладонями обхватив руку Рэя. Непрошенная мысль мелькает в голове: «Она же запачкается», и он бы усмехнулся глупости собственного несвоевременного вывода (тебя сейчас действительно волнует именно это?), но сил не хватает даже на подобную мелочь.

- Где я?.. – кажется, проходит целая вечность, пока Рэй собирает крупицы сил, чтобы выдавить из себя пару слов. Голос звучит жалко и очень тихо, и ему аккомпанирует насмешливо энергичное птичье пение. – Где… моя гитара?

В памяти всплывают обрывки разговоров и рев толпы, вкус алкоголя на губах, громкий смех и бьющая в уши отвратительная клубная музыка. Он с кем-то поссорился? Кажется, он хотел сбежать, спрятаться, забыться, попросту исчезнуть: он ведь и правда бежал, спотыкаясь, до туалета, и… Чёрт возьми, что было после? Что он принял, сидя на холодном полу и почти не соображая, перед тем, как его сознание поглотила тьма? И каким магическим образом он оказался здесь, в компании незнакомки и с ощущением, что его пару-тройку раз пережевали и выплюнули?

Когда мысли все же перестают хаотично метаться в голове, Рэй отмечает, как странно одета девушка перед ним. Она точно только вернулась с тематической вечеринки: белоснежное платье с рюшами со шлейфом помпезности, украшенное лентами и кружевом, почти тон в тон подходило к локонам, спадавшим на худые плечи. Взгляд, выражающий искреннее беспокойство (как можно вот так смотреть на совершенно незнакомого человека?), направлен ему в лицо. «Похоже, выгляжу я не менее паршиво, чем себя чувствую».

- Кто ты? Не похожа на мою фанатку, - губы трогает легкая улыбка. Рэй удовлетворенно отмечает, что вторая попытка заговорить выходит более успешной. – Тело ломит. И... воды бы.

Парень мысленно обещает себе с завтрашнего же дня стать адептом трезвости, отказаться от всех вредных привычек, может, даже начать бегать по утрам, - в общем, сделать всё возможное, чтобы никогда больше не отключаться в туалетах и не приходить в себя непонятно где, чувствуя себя выжатым настолько, что даже сил для паники не остается. Плевать, какие нерешаемые проблемы и жуткие воспоминания будут толкать вновь приложиться к бутылке: уж лучше обратиться, наконец, к психотерапевту, ей-Богу, чем это.

Изящные пальцы осторожно поглаживают его ладонь: будь у Рэя больше сил, он, возможно, отдернул бы руку, испытывая дискомфорт от столь длительного и настойчивого вторжения в личное пространство, но его хватает лишь на недовольное мычание. К тому же, приятная прохлада девичьих пальцев неведомым образом успокаивает. Поначалу это кажется обычным эффектом от чуткого прикосновения к распаленной коже, но вскоре парень понимает: тут что-то не так. Что-то неведомое, чужеродное волнами наполняет его тело от запястья к плечу, разливается мягким теплом в груди, течет к животу, возвращая силу конечностям немыслимым образом. На мгновение Рэя охватывает паника, сердце гулким импульсом тревоги бьет в виски, но это чувство отпускает через несколько секунд: таинственная сила крепко сдавливает шею всем страхам, принуждая замолкнуть, отступить.

Он поднимает удивленный взгляд на девушку в немом, не оформившемся вопросе, который отчего-то боится задать. То, что он почувствовал минутой ранее, глупый мозг упрямо не хочет нарекать иначе как магией, и от абсурдности подобной ассоциации Рэю хочется над собой же рассмеяться. Впрочем, тут же ему становится не до шуток, когда ответы на его вопросы разрезают тишину.

Глупость, абсурд, сущий бред. Какие, к черту, другие миры, в какой такой «его жизни» было иначе? Рэй всматривается в глаза напротив в поисках намека на издевку, готовый возмутиться и неловко рассмеяться: может, она просто считала его замешательство и решила подыграть? Как к чему-то надежному, как к неизменной константе он тянет свободную руку к гитаре, проследив за взглядом незнакомки, сжимает крепко гриф, - вернувшиеся силы позволяют это сделать, - и до отрезвляющей боли вжимает пальцы в стальные струны. Призыв не бояться Рэй уверенно игнорирует: мурашки неконтролируемо проносятся вдоль позвоночника; он и сам натягивается, как струна, готовый лопнуть и разразиться шквалом непонимания.

- Ты что несешь? – хочет произнести эти слова сдержанно, но получается почти рык: злоба, чистая и жгучая, спасительная, наполняет его до краев. Рэй хочет отдернуть ладонь, но иррациональный страх вновь почувствовать себя хуже его останавливает, и вместо этого он лишь крепко, жестко сжимает чужие пальцы. – Лучше? Может, мне и лучше, но если ты хочешь поиграть со мной в заботу, то какого черта ты пудришь мне мозги? У самой-то все хорошо? С головой в порядке?

Рэй дергается как от удара током: все слова о безумии девушки, которыми он собирался продолжить сыпать, пока она забито не промямлит что-то в противовес, так и застревают в глотке, когда одним изящным движением она материализует в руке флягу и спокойно, будто только что не поломала окончательно то, на чем держались шатко остатки самообладания Рэя, протягивает ему. Она делает это так инстинктивно, точно доставать фляги из воздуха – сущий пустяк, плёвое дело, очевидное действие в ответ на жажду, и тут парень не выдерживает: вскрикивает, отшатывается, больно ударяясь затылком о ствол дерева за спиной.

«Проснись, проснись, проснись. Это не может быть по-настоящему, пожалуйста, боже, путь это окажется чересчур реалистичным сном!» Рэй усиленно жмурится в попытках вернуться домой, или в клуб, или еще куда, - просто назад, в привычное, в понятное. Туда, где даже в моменты абсолютной потерянности он мог хотя бы примерно прикинуть, как действовать и куда пойти. Он снова плывущим сознанием вылавливает щебет птиц, насмешливый и нещадный, беззаботный и живой. Песня, в которой не звучит ничего, кроме восторженного ликования, потому что в ином нет необходимости: нет ни осмысления, ни глупой внутренней борьбы, ни жестоких рамок ограниченного восприятия, которые так страшно ломать, позволяя себе утонуть в понимании, что жизнь, которую он знал, осталась дальше любых далей.

Чужая реальность бьет его наотмашь. Рэй почти слышит звук собственных ломающихся ребер: это он ломается, его перемалывает в пыль, его душит тупое бессилие, самое ненавистное из известных чувств. И взгляд в глаза напротив больше не яростный, но жалкий, молящий: помоги мне справиться с этим, как ты и обещала. Спаси меня, защити от страха, от желания исчезнуть, от твоего мира, который отчаянно не хочется познавать, но, кажется, придется, чтобы попросту не исчезнуть.

Мысли сбиваются в кучу, осознание собственного «я» коллапсирует: все нажитое, все те жертвы, на которые он шел на пути к успеху, каждая секунда боли от столкновения кулака со стеной, каждый обессиленный крик, каждая сыгранная нота, каждая мозоль от поцелуев струн на пальцах, - все теряет смысл здесь. Рэй чужак, он – чистый лист, который придется заполнять шаг за шагом с самого начала, невесть откуда черпая силы, которые за двадцать пять лет он растратил в ноль.

- С обложки?.. Было и такое, - Рэй хрипло смеется и, наконец, принимает протянутую флягу. Вода в ней оказывается ледяной, точно только набранная из горного источника. Холод обжигает горло, но парень жадно пьет, попутно пытаясь хоть немного успокоиться и взять себя в руки. Бессмысленно причитать, демонстрируя собственную слабость первому существу этого чужого места, проявившему к нему сострадание. Именно поэтому он произносит, выдавливая подобие улыбки: - Ты извини. Вспылил. Сама понимаешь, наверное, что в такое трудно поверить. Но ты умеешь... убеждать, - протягивает флягу обратно, демонстрируя, что ее он и имеет в виду, говоря о действенном убеждении. - Не уверен, смогу ли встать, дай мне время. Но мне правда стало лучше. От твоих касаний, кажется? Как ты это сделала? - магией, очевидно, насмешливо подсказывает мозг. Он игнорирует эту мысль, и с напускной серьезностью протягивает ладонь для приветственного рукопожатия, точно она не держала вечность его ласково за руку с беспричинной заботой. - Я Рэй. Рэй Вудсон. Не помню, когда в последний раз мне приходилось представляться, - он улыбается самой очаровательно-невинной улыбкой, которую только может из себя выдавить в сложившихся обстоятельствах. - Получается, сейчас я весь в твоей власти, Лира Мирлесс.

«Да что ты можешь понимать?» - хочется рыкнуть Рэю. Потерянный, оторванный от всего, что знал, он чувствует, как раздражение подступает к горлу, и он уже почти готов плюнуть вопрос-обвинение Лире в лицо, но ее слезы застают парня врасплох. Он и подумать не мог, что пара эмоционально брошенных фраз, таких естественных, казалось бы, в его положении, заставит девчонку всхлипывать: признаться, это раздражает пуще прежнего, но Рэй терпеливо сглатывает ком недовольства, понимая, как глупо будет отталкивать ту, что тянется к нему всем своим существом. Вместо колких комментариев в сторону ее глупого нытья он делает то, что ему совсем не свойственно по натуре, но хорошо знакомо по обстоятельствам прошлого: он играет, улыбается тепло и сочувственно, почти виновато, и смело тянет к Лире ладонь в попытке приручить хрупкое сознание. Повторяет снова:

- Прости, правда. Я не хотел тебя расстраивать, - проводит мягко по щеке, убирая слезы: быть может, слишком бессовестный жест, который сейчас удобно списать на плывущее сознание и рассеянность. Лишь инстинктивный порыв, не более. Просто чтобы показать: он не из тех, кто может спокойно смотреть, как девушка плачет. И, кажется, уловка работает, потому что Лира вновь улыбается ему, пусть соленые слезы все еще и стоят в светлых глазах, и жмет аккуратно протянутую ей ладонь. – Если хочешь, мы правда можем поговорить в более подходящем для этого месте. Хотя я не уверен, что сейчас мой желудок выдержит что-то тяжелее воды. Все-таки я перебрал… вчера, - интересно, Лира осудила бы его, расскажи он о том, как кутил, отмечая двадцать пятый день рождения? Ангельская внешность девушки, ее ярое желание помочь и излишняя эмоциональность наталкивают Рэя на мысль, что она бы слушала о его похождениях со смесью испуга и сожаления. Потом еще, вероятно, задала бы парочку неудобных вопросов, слишком личных, с абсолютно невинным выражением лица. Идеальный собеседник для того, кто по уши сыт осуждением. – Нет, в моем мире магия существует лишь в фантазиях людей. Сказка для тех, кого пресытила обычная жизнь. Мне, наверное, повезло больше других: я не умею творить чудеса, как это делаешь ты, но музыка – стихия, которой я владею лучше многих. И какое-то время она правда помогала мне… Ну, знаешь, наслаждаться каждым днем, делая то, что я люблю, наверное?

Сомнение, прокравшееся в последние сорвавшиеся с губ слова, заставляет Рэя замолчать на какое-то время. Он прячет свой дискомфорт за попытками подняться на ноги, и ему удается сделать это почти без труда. Слабость в теле все еще дикая, но бывало и хуже. По крайней мере, сознание почти ясное и симптомы похмелья практически не ощущаются, - вероятно, исключительная заслуга Лиры. Парень делает несколько шагов из стороны в сторону, тестируя способность сохранять равновесие, и удовлетворенно хмыкает.

- Да что ты, какая честь. Здесь ведь мое имя ничего не значит, - Рэй осматривается по сторонам. «Красиво», - отмечает про себя, устремляя взгляд к небу, что едва просматривается сквозь пышные кроны. Деревья здесь крепче, мощнее тех, к которым привык его глаз. Природа чужого мира впечатляет, и что-то екает в груди: крошечное, мимолетное, но так похожее на давно забытый трепет вдохновения. Парень снова думает о своих недавних словах: когда в последний раз он пел и играл искренне, следуя порывам собственного сердца? Когда вкладывал в музыку то, что по-настоящему чувствовал, а не игрался бездушно со словами и музыкальными паттернами, выстраивая композиции по принципу «я знаю, что такое работает»? Может, происходящее с ним теперь – изощренное наказание за то, как кощунственно он превратил то, чем жил и горел, в монотонные отстраненные действия ради действий? – Мое имя? Забавно, что ты спросила. Его прямой перевод – «луч». Наверное, мама считала меня лучиком света, озарившим ее семейную жизнь.. Сопливо до тошноты, мне кажется, - пожалуй, обсуждение семьи – последнее чего он хочет от этого разговора, поэтому парень моментально уводит мысль в иное русло: - С моим именем связан еще один большой кусок моей жизни, кстати. У меня был свой музыкальный коллектив – еще пара человек и я в качестве вокалиста с гитарой в руках. Еще до того, как к нам пришла известность, мы звали себя X-rays. Глупо и неоригинально, да? К сожалению, название группы мы так и не поменяли, и оно за нами закрепилось. Представь себе интервью в журнале: «наш гость - Рэй, фронтмен группы икс-рэйс»… Сейчас еще ярче вижу, каким эгоцентричным типом меня это делало в глазах общественности. Но теперь это неважно, правда?

Действительно, сейчас ничто не имеет значения, - вторит его словам что-то гадкое в подсознании, пока он, точно утопающий, хватается за обломки своей идентичности, расписывая Лире былую жизнь в красках. Так, будто эта сентиментальная слабость поможет ему продолжать держаться на плаву. . Рэй берет гитару, хватаясь за свою ускользающую реальность еще крепче, и призывно смотрит на Лиру, показывая, что готов за ней следовать. С досадой думает, как неудобно будет нести тяжелый инструмент без чехла.

Идут они неторопливо: должно быть, девушка все еще решает, куда стоит держать путь. По дороге она начинает рассказывать о месте, в которое гитариста шутливо швырнула судьба. Хотя информации пока немного (Лира явно заботливо старается не грузить его кучей непонятных слов, поясняя за матчасть), у музыканта снова кругом идет голова, но он внимательно слушает, запоминает, прекрасно осознавая ценность знаний.

- Насколько долго? Погоди, тебе самой-то сколько лет? – с опаской уточняет Рэй, заранее готовя себя к тому, что, возможно, чуть ранее он утирал слезы той, кто старше него в несколько раз. Нет, ну не может быть, что юная девушка на деле окажется столетней женщиной, умудренной опытом! - Поверить не могу, что кому-то в голову придет обижать такую очаровательную девушку. Покажи мне того, кто на это осмелится, и он тут же получит гитарой по голове, - он смеется, шутит, разумеется. Идея огреть кого-то по голове тяжелым предметом отнюдь не кажется Рэю варварской, но любимый инструмент, пожалуй, последнее, что он пустил бы в ход. - Надеюсь, в первую очередь пострадает он, а не гитара.

Чем дольше тянется их разговор, чем больше Рэй наблюдает за этой странной девушкой с ангельской внешностью, тем сильнее он убеждается, что никогда не встречал людей, подобных Лире Мирлесс. Социальный опыт позволяет музыканту говорить, что он - человек, которого удивить сложно, но чувствительность новой знакомой застает врасплох раз за разом то в виде слез в ситуации, где другой мало-мальски стабильный человек и не подумал бы плакать, то в эмоциональной восторженной реакции на чужие слова, - даже для девчонки это слишком. Если бы Рэй мог подкрутить настройки Лиры, точно звукач на микшерном пульте, он бы непременно дернул ползунок восприимчивости вниз.

Рэй задумывается всего на пару мгновений: какие события могли так расшатать ее, что теперь она, как старый флигель на ветру, меняет вектор восприятия от одного лишь намека на негативный подтекст? Это не должно стать проблемой, разумеется, но перспектива подстраиваться под Лиру до мелочей кажется достаточно изнуряющей, чтобы, предположив, что общение их в действительности затянется, Рэй испытал прилив стойкого раздражения. И рано злиться уже сейчас, казалось бы, когда ничего из ряда вон выходящего не случилось, но он злится, вопреки здравому смыслу, слишком сильно. Злится в первую очередь из-за того, как отчаянно и безнадежно жалеет себя самого, жалеет бескомпромиссно и эгоистично, не давая себе распыляться в этом чувстве, позволять ему трансформироваться в сочувствие к другому человеку.

Становится почти гадко с самого себя, когда Лира восторгается его увлеченностью музыкой. Вероятно, она с парадоксальной наивностью верит, что встретила достойного, исключительного человека. И была готова, не дрогнув, от этого человека принять пощечину: Рэй не мог не заметить, как покорно она закрыла глаза в ожидании удара, когда он всего-то хотел убрать слезы с ее щеки. Одна лишь мысль об этом приводила в бешенство: быть может, потому что парню тошно было наблюдать, как кто-то покорно отдает себя в чужие, незнакомые совсем руки, предпочитая выученную беспомощность борьбе. Или, что тоже вероятно, из-за воспоминаний, которые непрошенно вырисовывались в голове при взгляде на Лиру, готовую стерпеть и слово, и хлесткий удар, и... Кто знает, что еще?

«Мы в этом похожи, малышка», - Рэй горько усмехается про себя. От нахлынувших воспоминаний начинает мутить, - Лира как раз под руку задает вопрос про то, почему музыка больше не дарит ему облегчение. Парень хмурится и напряженно выдыхает, подбирая слова: делиться с незнакомцами ему обычно куда проще, но с каждой фразой девушки, с ее многочисленными обещаниями поддержки растет вероятность того, что она задержится в жизни Рэя, и потому он просто не может позволить себе рассказать обо всем предельно честно.

- В какой-то момент мне пришлось сделать выбор. Ради группы, ради фанатов, ради тех денег, которые мы могли заработать на новых релизах, если ничто не помешало бы нам продолжать держаться на плаву, - ему вновь захотелось до боли сжать девичью руку. - Решение, которое я принял в итоге, привело меня к негативным последствиям. Личным, только моим. И одним из них стало то, что я больше не мог найти спасение в музыке. Даже она стала лишь напоминанием о том моменте, который все переломил, - она и спросить-то ничего не успевает, не лезет намеренно в душу, но кажется необходимым добавить: - И этот эпизод - не то, чем я хотел бы с кем-то делиться.

Его имя. Лира даже не произносит его вслух, но говорит о значимости с неожиданным под дых бьющим теплом. Пугающая ценность в глазах кого-то, ничего о нем не знающего, кроме пары на поверхности лежащих фактов: Рэй Вудсон, гитарист, парень, некогда нашедший себя в музыке, но с тех пор потерявшийся абсолютно. Жалкое подобие себя прежнего. Как можно вот так просто обрести для кого-то ценность? Как можно, источая всем своим существом забитую болезненность, вместе с тем иметь столь открытую, светлую, готовую, кажется, весь мир полюбить душу? Рэй находит ее не менее удивительной и странной, чем и весь ее чужеродный мир. Не менее далекой от понимания, чем жизнь в несколько столетий, реальность магии и существование множества обитаемых планет.

Если бы все происходящее оказалось лишь удивительным сном, он бы, пожалуй, сочинил об этом пару строк.

- В конечном итоге она мной гордилась, - Рэй не без улыбки думает о матери. – Мы так и не поговорили с ней по душам. Я откладывал это до последнего, а теперь не будет и шанса, - удается звучать непринужденно. То, как все сложилось, кажется почти правильным. Родители привыкли к тому, что их сын бесконечно куда-то бежал. Быть может, они просто решат, что он наконец-то устал от той жизни, что выбрал вопреки их надеждам, и просто решил исчезнуть, начав все заново? И пусть ему никогда не удастся объясниться с ними, пусть он не посмотрит больше в глаза матери, но именно эта недосказанность может помочь сохранить веру в то, что Рэй однажды появится на их пороге с покаянием. Наверное, это даже проще, чем собирать о нем информацию в СМИ по крупицам, наблюдая, как он мало-помалу сгорает и истощается.

Когда Лира говорит о своей расе, первое, что Рэй ощущает – укол зависти. Думается невольно о том, насколько проще было бы принимать происходящее, знай он, что в запасе у него еще пара-тройка сотен лет, а не чуть больше десяти, чтобы снова научиться уверенно стоять на ногах без чужой помощи. Он изо всех сил старается не думать, что к сорока годам его лицо станет не настолько привлекательным, и тогда никому уже не будет дела до того, насколько он хорош в музыке. Как ни крути, но первое, на что клевала большая часть его фанбазы – смазливая мордашка.

- Выходит, по меркам своей, эээ, расы, ты совсем юная? Такое количество вещей, наверное, становится по силам, когда знаешь, что в запасе есть время для воплощения практически любой идеи… - он вспоминает побег из дома, жизнь на репточках, с администраторами которых крепко дружил в первую очередь для того, чтобы они позволяли ему оставаться после закрытия. Думает о конкурсах, к участию в которых рвался, не имея почти концертного опыта, о часах оттачивания навыков, пренебрежения едой и сном, потому что организм позволял вывозить подобное без тяжелых последствий. Об всем, что теперь кажется слишком смелым, слишком отчаянным, оставшихся недосягаемой привилегией буйной юности. - Мне двадцать пять, но уже сейчас я с каким-то восторгом, что ли, смотрю на прошлого себя, который не боялся рисковать.

Он хочет добавить еще что-то про молодость, сказать о том, что немножко завидует, но загнанный голос Лиры пугает не на шутку. Она обеспокоенно говорит о неких существах, куда более могущественных, чем они оба, о собственном плохом опыте, и по ужасу в ее глазах становится понятно, что девушка ни капли не преувеличивает. Ее рука холодеет, и Рэй инстинктивно сжимает девичьи пальцы, гладит тыльную сторону ладони. Даже при всей отчужденности, при отсутствии привязанности к собеседнице он чувствует, что где-то там, в ее голове, засело нечто по-настоящему страшное, о чем совсем не хочется спрашивать. Он молчит, невольно задетый, и сам не понимает, почему становится горько.

- Не стоит беспокоиться за меня, - смеется вопреки чувствам, его обуревающим. – Это всего лишь шутка. Я не так глуп, чтобы кидаться на первого встречного, который может оказаться даже не человеком, - кажется абсурдным произносить подобное всерьез. – Но я правда не хотел бы, чтобы кто-то ранил тебя. Ты добра ко мне, и поэтому, обещаю, я ни за что тебя не обижу, - Рэй не уверен, что не врет: он слишком хорошо знает себя. Понимает, что пойдет против Лиры без тени сомнения, если это будет необходимо. Тем не менее, он говорит уверенно: ему кажется правильной эта вероятная ложь, если сейчас она поможет Лире немного успокоить чувства. - Ведешь незнакомца, валявшегося в лесу в отключке, к себе домой? И почему ты так доверяешь мне?– парень затягивает ремень гитары достаточно туго и располагает ее у себя за спиной, освободившейся рукой берет протянутый ему телефон, на удивление обыкновенный, и заинтересованной вертит его в ладони. Невольно улыбается брелоку и отсутствию пароля, очередным признакам почти детской наивности и открытости. – Да, смартфоны – обычное дело у нас в мире. Интерфейс, конечно, сильно отличается, но, думаю, это не стало бы большой проблемой.

Рэй возвращает устройство владелице почти сразу: хотя ему интересно понять, насколько отличается смартфон от того, к чему он привык, кажется бестактным копаться в личной информации Лиры. К тому же, окружающее интересует его куда сильнее: они, наконец, выбираются из леса, и голоса, прежде доносившиеся в отдалении, теперь уже окутывают их со всех сторон. Невероятно людная улица принимает путников в свои объятия: жизнь кипит на каждом шагу, архитектура поражает своей изысканностью, и Рэй чувствует себя туристом в далекой стране с богатой историей. Сразу чувствуется чуждость вкусов и менталитета и становится некомфортно от того, что он со своей безразмерной футболкой и свободными джинсами – та еще белая ворона.

- Давай я уже дома напишу тебе, что мне нужно? Так будет удобнее, да и время подумать мне не помешает, – может, стоило бы поломаться, поиграть в независимость и скромность. Заявить, что слишком уж много Лира собирается для него сделать. Но не будет ли он дураком, если не возьмет охотно все, что ему предложат, пока предлагают бескомпромиссно и, главное, безвозмездно? – Осторожно! – Лира врезается в кого-то из прохожих, извиняется, крепче сжимает руку Рэя. Недолго думая, он в очередной раз решает прощупать ее границы: выпускает ладошку и перемещает руку на талию девушки, притягивая ее чуть ближе. Очень простой жест: он, бывало, сближался с кем-то куда теснее и за более короткий срок. Порой – всего после парочки беглых фраз. – Держу. Давай постараемся добраться до твоего дома без синяков?

Хорошо, однако, что на его пути встретилась именно Лира, чувствительная, хрупкая и покладистая, а не какой-нибудь безучастный быдловатый мужичок. Почти забавно играть с ней, смущать, касаться, но оставаться абсолютно непринужденным. Более простого расклада в его непростой ситуации и не придумать.

Отредактировано Рэй Вудсон (2024-06-14 19:27:20)

Его ненавязчивое движение работает: тихий вздох слетает с губ Лиры, и нежный румянец тут же приливает к бледным щекам. Девушка, хрупкая, миниатюрная, приятно теплая, дрожит от смущения у Рэя под боком, и сил это придает даже больше, чем все ее обещания поддержки и участливость. В ее реакции парень видит возможность: шанс управлять, шанс влиять на поведение. Очаровав, взять под контроль. Это даже не кажется ему мерзким: подобное сотрудничество может быть взаимовыгодным, ведь за помощь и самоотдачу он сможет платить небрежным теплом, которого Лире, судя по ее реакции на сущие мелочи, очень не хватает. Выходит, не сложно совсем будет ее порадовать (но, пожалуй, уколоть больно будет столь же легко).

Он проглатывает шутку, которая прозвучала бы как откровенный флирт, и отвечает на вопрос о питании все-таки серьезно:

- Я не знаю… Брокколи? Обожаю крем-суп из брокколи, - становится почти неуютно, когда они подходят к нужному зданию, и Лира выскальзывает из его объятий. Рэй с легкой ухмылкой наблюдает за девушкой, все еще смущенной: ее руки дрожат, когда она пытается открыть входную дверь. - Но, на самом деле, я не особо привередлив. Еще люблю более пряные блюда, насыщенные вкусы, но было и время, когда выбирать не приходилось. Поэтому не откажусь от любого угощения.

Первое, на что парень обращает внимание, шагая по коридору рядом с Лирой – удивительная чистота. Ему вспоминаются репточки со столетними пыльными коврами и допотопным оборудованием, вспоминается маленькая съемная квартира, в которой перебои с электричеством были скорее нормой, чем исключением из правил: он бы ничуть не удивился, если бы пришлось вернуться в те же условия теперь, раз всё нажитое осталось за гранью досягаемости, но, видимо, счастливая звезда, под которой он не рождался, все же озарила его светом сейчас. Лира Мирлесс, ослепительная, чистейше белая, стала его личным воплощением удачи.

Подъездный балкон открывает вид на чужие для Рэя просторы. Сердце пропускает удар при виде буйства зелени: его собственный мир в сравнении с империей кажется тусклым и ненасыщенным. Засмотревшись, парень почти не вникает в слова о местной форме правления, но, тем не менее, парирует последние фразы Лиры, и ответ в который раз горчит на языке:

- Что, здесь и впрямь это работает? Там, откуда я родом, такое поведение расценивалось как слабость. И, следуя по пути миролюбия и чуткости, мало кто, насколько мне известно, достигал значительного успеха. Но даже попытки заслуживают уважения, - он ведь и сам пытался, правда пытался быть одним из таких, но индустрия ожидаемо оказалась мощной неконтролируемой машиной, диктующей свои правила. Не хотелось вспоминать о том, как, возможно, ломал судьбы талантливых людей отказами, как брался за сомнительные и не самые этичные проекты, потому что это давало шанс засветиться и познакомиться с нужными людьми. Все это казалось необходимым тогда, но теперь стало таким неважным, таким пустым, что челюсти сводило от отвращения к себе. Стал бы он действовать тем же образом, если бы знал, что в конечном итоге все равно все потеряет?..

Рэй прикрывает глаза и слышит рев толпы, видит сотни тянущихся к нему рук, чувствует спадающие на лоб взмокшие волосы, будоражащее кровь ощущение единения с группой... Вспоминает восторг, чистый и детский, который он испытал, услышав впервые полностью законченный, сведенный трек собственного авторства, и понимает, что все аморальное, местами гадкое, но совершенное по его воле, не давит на плечи чувством стыда, когда четко помнишь, почему так делал. За что боролся, ради какой цели выпускал погулять своих личных демонов. Набитые шишки проходят и больше не болят, сломанные кости срастаются, раны на сердце затягиваются, и творчество остается с ним. Даже сейчас, когда музыкант так мучительно далеко от дома, пальцы с легкостью наиграют сочиненные мелодии, окажись рука на грифе. Он отчетливо помнит (и, пожалуй, искренне любит) весть родной материал, написанный до двадцати четырех, до особняка.

Парень чуть не врезается в Лиру, утонувший в воспоминаниях, когда девушка останавливается у нужной двери. Еще по внешнему убранству дома было ясно, что позволить себе жилье здесь сможет лишь человек с приличным достатком, поэтому Рэй не удивляется чистоте, простору и комфорту ее квартиры. Ныряя в мягкие тапочки, он цепляет взглядом мольберт в соседней комнате, отдыхающий в мягком свете, падающем через витражные окна. Хочет заглянуть, столкнуться с чем-то прекрасным и личным, но Лира кличет его из ванной комнаты, и он покорно следует на голос, обещая себе обязательно спросить ее про рисование. Быть может, у него получится использовать ее талант в своих целях, если окажется, что Лира действительно хороша?

- У тебя чудесный дом, - отмечает, когда Лира, уступая ему место у раковины, направляется на кухню, сверкая босыми пятками. Ванная комната оказывается просторной и светлой: стены выложены благородно крупной плиткой без пошлых узоров. В окружающих вещах совсем нет помпезности, но чувствуется чуткость, с которой они подбирались. Рэй открывает прохладную воду и с наслаждением подставляет под нее ладони, моет руки с душистым мылом. На контрасте с запахом чистоты понимает резко, как воняет потом, табаком и еще бог знает чем его футболка, и ничуть не противится возникшему желанию избавиться от неприятного ощущения: стягивает футболку через плечи, умывается. Вода тонкими струйками стекает по подбородку, капли падают на грудь, и парень ощущает дикое желание забраться под душ целиком. Но Лира ведь ждет его на кухне, - Подскажи, где я могу оставить грязную футболку? Не могу больше в ней ходить. А, и да, буду рад чаю.

Он застает ее стоящей на столе в попытках достать какой-то предмет с верхних полок. Миниатюрные ступни дрожат от напряжения, когда она тянется за предметом. Что-то подсказывает Рэю, что обычно она справляется с этой задачей как-то иначе. Не хотела вновь шокировать его и без того взбудораженный мозг проявлением магии? Удивительная внимательность и чуткость..

- Могла меня попросить, я все-таки ощутимо выше, - парень улыбается и на всякий случай протягивает руку, предлагая Лире помощь в воссоединении с полом. - Давай не будем торопиться с едой. Я чувствую себя лучше, но не уверен, что мой желудок готов к серьезным нагрузкам. Чая и печенья пока хватит, а там посмотрим! А вот одежда и правда будет актуальнее, иначе придется гонять по твоему дому с голым торсом, - он направляется в комнату за планшетом, о котором говорит Лира, и находит его на кровати. Большой, буквально облачной кровати, от одного взгляда на которую непроизвольно вырывается зевок. -  Ух ты! Если я тут же сейчас упаду и усну с планшетом в руках, ты не удивляйся. Нечестно соблазнять усталого пришельца чем-то настолько прекрасным, - кричит он из комнаты, но вскоре все же возвращается с планшетом на кухню и плюхается на стул. Протягивает предмет владелице, снова давая понять: он не привык копаться в чужом личном. - Твоей кровати повезло, что я грязный и голодный, иначе я бы уже рухнул в объятия Морфея, и никто бы не смог меня поднять в ближайшие лет тысячу, - усмехается, думая о том, что его речевой оборот не будет ей понятен. Рэй тянет руку к чашке с ароматным чаем, делает глоток и внимательно смотрит на Лиру в ожидании ее дальнейших действий. Он старается не чувствовать себя совершенно потерянным в осознании, что его жизнь сейчас буквально находится в изящных тонких руках этой девушки.

Отредактировано Рэй Вудсон (2024-07-03 23:27:00)