|
|
Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.
Аркхейм |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Аркхейм » Личные эпизоды » Завяжи мне глаза белой шелковой лентой
|
|
Эпизод является игрой в настоящем времени и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту без системы боя.
[indent] Его нет.
[indent] Он исчез.
[indent] Ей удалось вырваться, сбежать самостоятельно лишь благодаря чуду, странному стечению обстоятельств. В памяти смутно.
Он ищет?
Он идёт!
[indent] Лира встревоженной птицей вздрагивает, когда одна из букашек садится на плечо. Показалось, словно это прикосновение жёсткой огромной пятерни. Оно могло бы сломать кость, вывихнуть сустав. Серые глаза скашивают взор на насекомое. Движение, оно взлетает прочь. Беловолосая оглядывается. В который раз. Пусто. Нет никого.
[indent] Сколько дней она блуждает по территориям? Как смогла телепортироваться сюда? Память выжжена.
[indent] Пальцы тревожно держат грязную, некогда светлую ткань платья. Создала первое, что получилось сделать. Оно висит изодранной тряпкой. Сколько дней Лира уже свободна?
[indent] Ох, святые силы, она до сих пор подчиняется ему, до сих пор помнит о нем, сделает что угодно, лишь бы забыть. Нужно разбить себе голову о камень. Точно! От каждого воспоминания, от одного только упоминания имени или образа к горлу подступает ком.
Тошнит желчью, пустотой, выпитой из лужи водой.
Больно. Больно!...
[indent] Пот стекает по лбу ручьём. Устала. Некуда возвращаться. Учитель не примет, не поймёт. Нужно что-то сделать. Что-то предпринять.
[indent] Истерика и боль накатывают с головой. Хочется выть по-волчьи, битья в агонии. Лира поддаётся желанию - на лесной земле она извивается, сходит на громкие рыдания, затыкает себе с силой рот, бьёт по лицу отчаянно, лишь бы не быть чрезмерно громкой. Агония выжигает сознание. Сердце бьётся огнивом, плавит мясо, мышцы, испепеляет кровь. Вырвать бы его, несчастное!
Она затихает только тогда, когда сил биться не остаётся.
[indent] В голове роем мысли: она снова допустила это все! Свобода ничего не значит! Все вновь будет повторяться! Ее будут пытать и насиловать, делать игрушкой, питомцем, кем угодно, лишь бы им нравилось!
Лира никогда не будет по-настоящему свободной.
[indent] Девушка с трудом садится. Грязные длинные некогда белые волосы паутиной ложатся на спину.
Она никогда не сможет быть собою.
Никогда не сможет жить.
Никогда не сможет быть.
Осознание отзывается рваным смехом.
Больно.
[indent] Лира нервно приобнимает себя за плечи, сгибается, собирая лбом грязь с земли. Выдыхает. Колени сдавливают живот.
Хочется утопиться.
Задушиться.
Истечь кровью.
[indent] Губы находят какую-то травинку. Вкусная.
[indent] Нехотя, не сразу, беловолосая поднимается.
[indent] Шатает.
[indent] Сколько, сколько дней прошло?
[indent] Руки грязные вытирают не менее грязное лицо.
[indent] Бредёт по лесу, потерянная, несчастная, призраком мёртвым. Она умерла. Когда? Когда висела в цепях или ещё до этого? Глупая, верила, что жизнь налаживается. Все обиды и переживания казались такими значительными, а теперь ничто из этого не важно. Лира не слышит мир.
Смешно.
[indent] Полоска ошейника давно не душит, но след от материала ожогом сохраняется на шее.
Снять предмет власти было предательством.
Она ведь хороший питомец?
[indent] Рвота настигает внезапно, выворачивает тьмой внутренности, вынуждает упасть на землю и выкашлять остатки желудочного сока. Больно.
Стоя на четвереньках, Лира могла бы служить отличной подстилкой для него. Он мог бы появиться из неоткуда и взять ее. Она бы далась. Она бы получила удовольствие.
Грязная тварь.
[indent] Хей, ничего не было, да? Можно закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было! Да!
[indent] Вдруг это приснилось просто, да?
[indent] А платье... Это она сбежала из дома... От мамы с папой... Да...
[indent] Подождите, они мертвы?.. Нет!
[indent] О, Лира же просто попала в сон! И теперь выбралась из него! Это просто было нереально, да?
[indent] Она смеётся так искренне и по-настоящему, что невольно хочется пойти здесь и сейчас на фестиваль, чтобы хоть кто-то разделил её настроение. Разрезал на кусочки.
[indent] Все кажется таким забавным и смешным. О, эта кора дерева настолько неестественная, может быть стоит удариться и убиться о нее, чтобы понять, что это все, черт возьми, реально?
Лира хотела бы.
[indent] Но бредёт дальше, улыбается полубезумно. Хочется есть. Объедает листья с кустов, жуёт горечь почти насильно, проглатывает словно бы в противовес Ему. Вот, пусть посмотрит, что она сама может выбрать пищу!
[indent] Смеётся. Почему слезы, текущие с глаз, такие горькие? Кто их придумал?
[indent] Нужно идти домой. Очертания города кажутся знакомыми. Сколько ее не было? Должно быть, родители потеряли ее. Ах да, они же умерли.
Жалко.
[indent] Нужно вцепиться себе в волосы, чтобы выдрать их, нужно вернуться обратно, чтобы принять наказание, ведь питомцы не должны сбегать.
[indent] Остаётся лишь поправить платье и закутаться в наспех созданный плащ. Забавно, ментальное раздробленное состояние не позволяет творить магию в полном объёме. Ха!
[indent] Сколько дней она не пользовалась своей силой?
[indent] Она должна была сдохнуть ещё в самом начале!
[indent] Так было бы легче, правда?
[indent] Лира выходит в город, полностью укутанная в плащ. Надо подарить Рэю квартиру. Сколько она выбирала? Надо посмотреть, точно ли все в порядке. Купить ему торт. Черешню.
Да...
[indent] Она не осознает, что город за время отсутствия поменялся. Слишком сильно. Слишком значительно. Не хочет думать, верить в то, что все действительно было. Бредёт босиком. Поднимается на этаж. Забавно, но, замерев у балкона этажа, Лира отчётливо помнит, как закрывала ему лицо руками. Улыбается тёплому воспоминанию с глубокой нежностью. Да... Он в прошлом никогда бы не принял ее такой.
[indent] Подождите, что она здесь делает? Глаза наполняются ужасом. Зачем она пришла в эту квартиру? Зачем прикладывает руку к двери, чтобы та поддалась, признав владелицу квартиры? Она же исчезла невесть знает на сколько, ушла, растворилась, оставила Рэя одного! Какое право она имеет заходить в его квартиру?
Голова болит.
[indent] В памяти ничего не вяжется.
[indent] Она уже купила ему квартиру?
[indent] Запах парня наполняет ноздри, но Лире удобнее думать, что она ещё не отдала ключи, что тут никто не живёт. И гитара, чужая обувь…это ничего не значит.
[indent] Нужно поправить рваное платье.
[indent] Шагает босая и окровавленная в ванну. Не смотрит в зеркало намеренно. Не хочет видеть свой затравленный дикий взгляд, тёмные круги под глазами, спутанные волосы. Не хочет верить, что пережитое - реальность.
[indent] Ничего не было.
[indent] Забирается в ванную и включает душ.
[indent] Не раздевается, не имея на то сил.
[indent] Холодная вода, едва тёплая, дождём льда орошает тело, прижимает грязную ткань платья к коже. Липко. Лира подтягивает к себе ноги и опирается руками, согнувшись. Открытое в спине платье обнажает позвонки. Она похудела. Хочется плакать. От боли холодной воды. От осознания, что с тела стекает практически черная грязь. Что волосы отросли длиннее привычной длины. Что на теле шрамы. Много.
[indent] Лира могла бы отыскать глазами лезвие и убиться, но тело, уставшее и вымотанное пленом, побегом, не в силах больше двигаться.
[indent] Она дома.
[indent] Дома.
[indent] Она хотя бы имеет право на дом и на жизнь?
[indent] Хочется умереть.
[indent] Нельзя.
[indent] Звук движения входной двери вынуждает напрячься. Она готова услышать тяжёлые шаги мучителя, но слышит Рэя. Не двигается. Смотрит, как часть волос суетливо бьётся в ручейке воды и грязи.
Больно.
[indent] Он увидит ее такой. Грязной. Ничтожной. Никчёмной.
[indent] Он поймёт, какая она на самом деле.
[indent] Когда он войдёт в ванну, она не поднимет головы.
[indent] Она не ответит ни на единый его вопрос. Не станет даже шевелиться. Он мог бы подумать, что она умерла. Или мог бы застрелить ее - это было бы благословение.
— Убей меня, пожалуйста, — взмолится едва слышно.
Неоновые огни ночного Циркона успели стать почти родными с тех пор, как Рэй впервые увидел их в двадцать пятом году. Возвращаясь домой после напряженного дня, он совсем не спешит, и даже холодному дождю, обрушившемуся внезапно с неба, не удается заставить его ускорить шаг. Чехол за спиной – непромокаемый, да и гитара не своя, родная, а в меру убитая красавица из магазина подержанных инструментов, - приятельский подарок того, кто отчего-то решил на него поставить. Кстати, о нем…
Рэй достает смартфон, раздражается, когда крупные дождевые капли бьют по экрану, затуманивая картинку, утирает воду рукавом и набирает номер из папки с избранными контактами. Его новый спонсор, молодой и влиятельный, отчего-то заинтересованный в продвижении бедного музыканта, смаковавшего дни творческого кризиса с тех самых пор, как Лира исчезла, вплоть до новой судьбоносной встречи... Принимая очередную помощь, Рэй почему-то чувствовал себя предателем, социальной шлюхой, готовой очаровать, растрогать, заставить в него поверить любого неравнодушного встречного. Так было с белокурой девушкой, которая, казалось, была готова положить к его ногам весь мир, пугающий и враждебный, но желанный в соответствии его амбициям. Так случилось и теперь. Интересно, сколько еще разговоров под скорбным ночным небом Рэй разделит с Маем, коротая время, прежде чем и он исчезнет, утомленный, возможно, его капризной ненасытностью?
- Привет, не отвлекаю? Не-а, долго болтать не буду, просто устал шататься в тишине. Мне от силы минут пять осталось идти до дома. Ну и работу ты мне сегодня подогнал, конечно! – Рэй смеется в трубку. Топает по лужам совершенно промокшими ногами. Рассказывает о том, как повздорил со звукорежиссером еще на саундчеке, как ударник напился за полчаса до выступления и вечность возился с установкой педали. Благодарит тоже, разумеется: выступление, конечно, низкосортное, но деньги на счете, выплаченные ему как сессионному музыканту, все же радуют. Завтра он купит на них новые струны и пообедает в любимой забегаловке. Возможно, даже приобретет пару новых шмоток, чтобы добавить себе поводов беззастенчиво любоваться собственным отражением. – …что у меня материала наберется на целый альбом. А он меня пытается впечатлить своим сырым максимально линейным треком. Твою мать, я снова душно что-то затираю про музыку. А потом попробуй докажи кому угодно, что у музыкантов есть что-то типа реальной жизни. И что я не засыпаю в обнимку с гитарой. Такое, кстати, и правда случалось по пьяни, - у дома Рэй останавливается, в подъезд сразу не заходит: ныряет под карниз, убирает липнущие ко лбу волосы. Шарит в карманах свободной рукой немного нервно. - Представляешь, тут буквально ливень, а сигареты все целы! Сегодня мой день, похоже. Ладно, ты сам-то как поживаешь?
Ему не то чтобы правда интересно, скорее попросту одиноко. Чужой голос на другом конце линии – это все, что есть у него сейчас. Единственное доказательство того, что Рэй и впрямь существует, живет, является частью общества. Слушая ответ Мая, он думает, что действительно устал, раз подобные мысли лезут в дурную голову. Парня обдает порывом ледяного ветра, и тело начинает бить мелкая дрожь. Одежда мокрая и гадкая, хочется стянуть ее с себя скорее и залезть под горячий душ. Сигарета с черным фильтром медленно тлеет, зажатая губами, и дым почему-то чувством першения бьет по горлу. Кажется, Рэй почти сорвал сегодня голос в попытках наконец-то проораться, стоя на сцене.
- Ладно, давай, добрых снов и все такое. Спасибо, что ответил, - диалог доходит до логического завершения, ознаменованного последней тягой, дожигающей сигарету до фильтра. Стоило бы обсудить пару рабочих вопросов, но от холода и сырости уже начинают ныть ноги. Согреться под горячей водой, сейчас, скорее. А потом заварить крепкий кофе и засесть за сведение трека, над которым сидел и всю прошлую ночь. Май оплатил ему лицензионную версию какой-то жутко современной профессиональной программы, - лучшая игрушка для кого-то вроде Рэя.
Уже на этаже его начинает обуревать смутная тревога: он не может объяснить себе, почему волнуется, отворяя входную дверь. Он слышал, что такое случается: иногда ты просто чувствуешь нутром, чувствуешь каждой клеточкой тела, что находишься в шаге от момента, когда жизнь в очередной раз сделает крутой финт. Это чувство - как ошалевшие бабочки в животе. От него крутит внутренности и волнением подступает к горлу тошнота.
Едва переступив порог квартиры, извечно встречающей его успокаивающей тишиной, он замирает: шум воды доносится из ванной. Дверь приоткрыта, и косая полоса света режет полумрак обманчиво сонной обители. Парень настороженно окидывает дом взглядом, не двигаясь с места: неоново мерцают вывески небоскребов, врезаясь холодным светом в стекла панорамных окон. Вещи спокойно, правильно отдыхают на своих местах. Комната кажется до правильного мертвой и недвижимой. Такой, какой оставил ее Рэй, когда уходил отсюда днем.
Какой-то псих, проникнув сюда ночью, решил искупаться перед ограблением? Черт, какой же бред...
Наверное, это он - главный псих, потому что шаг в сторону ванной комнаты делает уверенно и бесстрашно, предварительно разве что гитару скинув с плеч. Рэю любопытно куда сильнее, чем страшно. Он даже не пытается приглушить шаги. Даже не заглядывает осторожно внутрь, довольствуясь жалким ограниченным видом из-за приоткрытой двери. Ладонь уверенно дергает ручку на себя: он морально готов получить по голове от грабителя и упасть без сознания. Его почти смешит такая перспектива.
Но совершенно не смешит то, что он видит.
Поток ругательств, что срываются с языка, звучит бессвязно. Он выругивается громко и эмоционально, что происходит машинально, дергается назад, потирает глаза, не веря им ни на миг. Жмурится на добрых пару секунд перед тем, как снова врезаться тревожным взглядом в ванну. Поймать глазами косые струи воды, хлещущие хрупкое девичье тело. Впечататься всеми мыслями, всем вниманием в это самое тело, кинуться к нему в неверии, опускаясь тут же на колени. Рэй не осознает того, как делает все это. Он не осознает того, что обхватывает ладонями холодное, как у мертвеца, лицо, и заставляет ее смотреть на себя. Отпускает, сжимает плечи. Она кажется еще более худой, чем в день их последней встречи. Еще более уязвимой, чем в моменты, когда вся сжималась под его жестоким ледяным взглядом.
Она кажется не живой вовсе.
- Лира? Лира! Какого черта ты... - голос срывается, вопрос остается недосказанным. Ту Лиру, которую он помнит, страшно бы задела подобная формулировка. У Лиры, которую он видит перед собой, совсем пустой, стеклянный, замерший взгляд. Безжизненная кукла в его руках в оборванном белом платье с кроваво-грязными разводами. Кукла с прекрасной фарфоровой кожей, изуродованной ссадинами и пятнами-гематомами. Ей должно быть больно теперь, когда его руки крепко держат ее за плечи, встряхивают грубо, но Лира, кажется, вовсе не реагирует. И Рэй трясет ее снова, еще раз, опять, пытаясь вырвать хоть что-то. Жестоко, эгоистично ища хотя бы всхлип, хотя бы жалкий писк. Что-то живое.
Его трясет, но больше не от холода. И вроде бы то, что случилось - случилось, и неизвестности в косой полосе света из ванной больше нет, но страшно так, словно он только-только готовится сделать шаг с края обрыва. Рэй осматривает ее, жалкую, израненную, непривычно угловатую от болезненной худобы, и что-то совершенно трусливое на самом дне сознания шепчет гадкие, отвратительные вещи.
Лучше бы она не возвращалась вовсе, чем вот так.
Рэй вспоминает, как десятки вопросов роились в голове, когда Лира исчезла. Как он верил, что она непременно придет, но с каждым днем отсутствия начинал сильнее сомневаться. Как истерил в непонимании, не знал, что делать, потеряв своего верного проводника. Бесился, бил посуду даже, называл лгуньей. Почему она ушла? Где он просчитался? Неужели ошибся, поставив на общение с ней? Неужели привязался настолько сильно, раз теперь его кроет с неистовой силой? Где она теперь, в порядке ли? Ему стоит ее искать? Стоит уйти из квартиры, записанной на ее имя? Или, может, ему и вовсе стоит исчезнуть вслед за ней?
Мне столько всего хотелось сказать, но теперь... Теперь я не знаю, что делать.
Через два месяца он снял со стен их фотографии и убрал в верхний ящик прикроватной тумбы. Часть белых обоев закрыл черными шумоподавляющими панелями. В гневе побил треть изящной посуды (это случилось еще раньше). Он был зол, очень зол. Он думал, что она намеренно бросила его. И надеялся, что сможет проорать ей в лицо множество обидных слов при встрече, но все обидные слова умирают в его сознании теперь, когда он смотрит на нее и понимает, что с Лирой случилось что-то действительно страшное. Страшнее неопределенности, страшнее одиночества, страшнее всех навалившихся на него проблем.
И он отпускает ее плечи. Выключает холодную воду, вздыхает устало и лбом упирается в бортик ванны. Шипит:
- Шесть месяцев... Тебя ведь не было целых шесть месяцев. И ничего, тишина, ни единого сообщения. Ни намека на то, увижу ли я тебя опять, - Рэй крепко сжимает кулаки, хмурится. Хилая совесть говорит ему, что эти слова - лишние, ненужные. Говорит, что нужно о ней позаботиться. И он, разумеется, позаботится. После того, как позаботится о себе. Разве ложно будет утверждать, что не ей одной сейчас паршиво и больно? - Ты представляешь, как это было? Ты дала мне все, что у меня есть, дала мне понимание, что даже в самые паршивые дни у меня будет крыша над головой. Ты взрастила во мне уверенность в завтрашнем дне, чтобы исчезнуть и забрать ее! Ты нашла меня, поломанного, постаралась починить, а затем швырнула небрежно об пол. И явилась сюда теперь, когда тебе стало критически плохо, да? Явилась в столь жалком виде, чтобы перечеркнуть своим состоянием то, как плохо было мне? Да это же долбаный эгоизм!
Сердце в груди бешено бьется. Едва выпалив последние слова, Рэй закрывает ладонями лицо, прячась от собственной жестокости, прячась от реакции, которую боится увидеть на чужом лице. Он хочет протянуть к ней руки и прижать к себе, защитив от ужаса, застывшего в глазах, но искренне боится узнать, что это был за ужас. Он злится, потому что она исчезла. Он злится, потому что скучал. Ему больно, потому что ему не все равно.
- Боже, что я несу.. Твою же мать, - жалко трясутся плечи. Жалко печет глаза. Жалко то, что ему не хватает сил сгрести ее в охапку, унести в комнату, согреть, обеспечить комфорт, позволить почувствовать себя в безопасности. И все же он встает с пола. - Пожалуйста, иди сюда, - подхватить девушку на руки - проще простого. Парень тут же оседает на пол, обратно, на пушистый коврик, тошнотворно милый, и крепко прижимает Лиру к себе. Зарывается носом в мокрые волосы, трясется от стойкого запаха железа, гладит рассеянно, хаотично, жадно ее худую спину. Ему не хочется сдерживать всхлипы, срывающиеся с губ. Этими же губами он прижимается крепко, но нежно, к ее виску, и время замирает мучительно в этом страшном горьком моменте.
Отредактировано Рэй Вудсон (2024-08-31 03:01:53)
[indent] Это любопытно.
[indent] Над ней можно было бы склониться с хищным оскалом, прислушаться к шуму дыхания. Его почти не слышно, оно неуловимо. Только грудная клетка медленно, методично поднимается вверх и вниз. Пробуксовывает в дыхании на несколько мгновений. Булькающие звуки от лёгких поднимаются к горлу, к носу, несколько равных кратких вдохов через приоткрытые разбитые губы. Все. Замирает. Спазм напряжения в теле достигает пика. Тележка на американских горках поднимается на самый верх.
[indent] Сердце упрямо стучит камнем в груди.
[indent] Царапает ребра, бьётся в них равнодушным куском мяса. Жесткая, рваная мышца, все ещё жаждущая жить, качать тёмную кровь через себя, болит, сгнивая заживо. Она заразит собою другие органы, распространит гниль вниз, доберется до нежной плотной структуры лёгких по лёгочной артерии, пронзит каждый капилляр томительной резью. Покроет мешочки темной гнилью, пятнами отчаяния. Образует несколько маленьких дырочек. Достаточных, чтобы начать задыхаться.
[indent] С костей медленно сползли бы мышцы, жир, кожа. Серые глаза, ещё не подёрнутые ментальным разложением, но обрёкшиеся на пустоту, почти видят, как с ног медленно стекает плоть, вместе с алой кровью течет вниз.
Наваждение.
Оно вполне заслуженно.
Тележка на горках со свистом несется вниз.
Слабый кашель. Вдох воздуха побольше. Выдох.
Дыхание выравнивается.
До следующего круга.
[indent] Было бы совершенно правильно, если бы с тела исчезла вся плоть, ошмётками гнили сошла бы на светлое дно ванны. Уползла бы кусками в слив, забив его, заставив уровень воды подняться. Но в один миг грязь протолкнулась бы вниз, позволила бы воде скатиться с бульканьем по трубе. Так нужно.
Странно.
[indent] В нос ударяет приятный, тоскливый запах Рэя. Его шампуня. Его геля. В сердце что-то сжимается так невообразимо сильно, будто рука божества сжала в тиски, желая проверить, а сможет ли Лира дышать так. И она может. Все ещё умеет. Неживая. Мертвая. Не чувствует ничего, кроме глубокой, потрясающей апатии. Капли воды не ощутимы на мёртвом теле - могла бы сказать, что умерла давно и воскресла некромантией. Но нет.
[indent] Она всё ещё настоящая. Живая. Сердце все ещё скребётся в ребра. Волосы, длинные, белоснежные, все ещё играются с водой, стремятся ее несокрушимо обогнать, навечно привязанные к хозяйке.
[indent] Да... Лира могла бы посмеяться.
[indent] Она могла бы хотя бы выразить скуление, хоть одно новое чувство. Но молчит.
[indent] Реальность напоминает иллюзию куда больше, чем если бы это было бы заклинание. Холод воды никак не раздражает кожу, не заставляет даже покрыться мурашками, словно тело давно уже слилось с низкой температурой, привыкло.
[indent] Она сидит в этой позе вечность. Люди могли бы разгрузить белоснежным фарфоровым фонтаном, с неизменно движущимися волосами и платьем. Она бы не ответила даже дрожащими ресницами.
Внутри пустота.
[indent] Постучать молоточком, разбить светлую кожу, оторвать скорлупу, разглядеть бы бесконечную тьму.
В голове пусто.
Везде пусто.
[indent] Надо подняться, попробовать сглотнуть падающую воду. Хотя бы сделать так, чтобы не трещали стенки рта от сухости, не обнажались мелкие ранки.
Больно.
[indent] Живот журчит, сдавливается, булькает. Осознание запоздалое стучит в висках - голод. Нужно есть.
[indent] Нормальная пища — это роскошь.
[indent] Нужно заслужить.
[indent] В голове звучит слишком явное: нужно всегда бесконечно стараться, чтобы получилось поесть нормальную пищу. Это правило. Это закон.
[indent] Вбившиеся в голову насилием правила невозможно искоренить даже под светом лампы в ванной комнате в собственном доме.
[indent] Ещё рано до безопасности.
Безопасность тоже нужно заслужить.
[indent] Мозг, примирившийся со стрессом, с болью, не воспринимает реальность как нужно. Сознание слишком устало, чтобы отдыхать.
[indent] Поэтому оно незримо, неслышимо. Замирает в потоке времени, сводит все процессы на нет, уходит в бессознательность.
[indent] Открытие входной двери не предполагает никакой реакции. Лира спокойно, терпеливо слушает звуки шагов. Они не важны. Так, звучание где-то на периферии сознания. Это не имеет значения. Образ четкий и ясный - это шаги мучителя, притворяющегося родным человеком.
[indent] Это шаги огромного существа, что придет к ней и сделает темное дело.
[indent] Внутри хрупкого тела даже нет ужаса.
[indent] Лиры нет. Она спряталась. Есть только тело. Пустое, истерзанное тело, которое совершенно не против нового витка ужасов, потому что оно привыкло. Оно создано для этого.
Это ведь всем понятно.
[indent] Удивительно, что чудовище ощущается как обычный иномирец, человек. Но всё ещё слишком трудно поднять голову, двинуться, что-то сделать. Даже веки опускаются и приподнимаются столь неторопливо, что между каждым движением тоскливо проходит громоздкая вечность. Пусто.
[indent] Забавно, но внутри где-то на дне самой тьмы Лира могла бы улыбнуться на ругательства. Или вздрогнуть. Но тело не движимо. Она камень. Не верит, что это действительно Рэй. Что она добралась. Что никто не преследует. Что все кончилось.
[indent] Когда же чудовище бросается к ванне, падает на колени, то оно все ещё чувствуется им. Дорогим сердцу существом.
Это несколько забавно.
[indent] Внутри мерзкая, гнетущая тишина, изничтожающая суть, изничтожающая каждый миг. Хочется выть.
Но Лира отзывается только скорбным игнорированием всего существующего.
Себя.
[indent] Но каменное сердце медленно растворяется о присутствие. О ненасилие. О чужой голос.
[indent] Девушка даже не реагирует на то, что невероятно тёплые, родные пальцы хватают за лицо, поворачивают в свою сторону, смотрят в ее серые глаза, почти не реагирующие на свет. Но черный зрачок медленно, лениво сужается от внезапного света. Серость взора даже не колышется, глаза не меняют своего направления, но сквозь пелену бессознательности видят обеспокоенное красивое лицо Рэя. Его темные волосы. Его испуганные глаза.
Все ещё прекрасен.
[indent] Руки взволнованно опускаются на худые плечи. Как ему вообще нормально ее трогать, холодную? Как она не противна после всего, что с ней было? Он встряхивает грубо. Нещадно. Без права на молчание. Лира подобна тряпичной кукле, которая может лишь принимать движения. Ещё немного и, не удерживая ее парень за плечи, она бы рухнула набок, на холодный бортик ванны. Обожглась бы со всей нечувствительностью.
[indent] Она не реагирует.
[indent] Хотя должна была бы сразу обнять, попросить прощения, приснился реальность и хотя бы заплакать. Ведь она должна отдавать всю себя без остатка. Всегда.
[indent] Конечно, Лира знает прекрасно, что виновата. Чувство вины со дна сознания пробивается куда-то вверх, вынуждает мелко задрожать. Волна вспыхнувших чувств душит. Хочется исчезнуть снова, чтобы не слышать этих слов. Хочется переместиться во времени и никогда больше не выходить гулять в сумерках. Хочется раз и навсегда стереть мрачную историю из своей жизни, Себя.
[indent] Лира даже не сразу замечает, что вода больше не течет. Становится теплее. Это безопасность? Нет. Придет настоящий монстр. Это все игра. Жестокая, ненужная игра.
[indent] Конечно, она понимает. Принимает целиком и полностью свою вину. Нужно было знать наперед. Нужно быть сильнее. Нужно было драться. Нужно было.... Столько всего. А она не смогла. Не справилась.
[indent] Ее просьба остаётся без ответа.
Жаль.
Это справедливо.
[indent] Она могла бы знать наперед. Или сделать что-то, чтобы ее отпустили сразу. Могла бы вести себя иначе. Могла бы быть не такой жертвой. Могла бы всем пытаться угодить.
[indent] Она лишь жалобно кряхтит, когда сильные руки поднимают ее, мокрую, грязную, из ванны. Рэй оседает вместе с ней на мягком коврике. Парню не страшен холод и грязь хрупкого тела, не страшно то, что у него намокает футболка. Он прижимает девушку к себе так трепетно, так чувственно, что, нехотя, не веря себе, Лира слабо кладет дрожащую ручку на плечо другу, чуть смаргивает, возвращая себе осознанность. Вздрагивает всем телом. Шумно выдыхает страх. Ужас. Моргает торопливо.
[indent] Статуя оживает. Ломает себя, кости, внутренности, вынуждая двигаться. Трепетать. Ловить осознанность и задыхаться ею. Дышать рвано. Дико. На изломе сознания.
[indent] Он гладит её, целует, прижимает к себе так трепетно и тесно, что наконец Лира чувствует себя хоть немного в безопасности. В краткой. Жалкой. Он плачет? Она тоже.
[indent] Сходит на горестные всхлипы, на скуление, хватается с отчаянием за его футболку, тянет на себя, загребает изломанными ручками, украшенными россыпью синяков. Пыхтит жалобно, печально, тычется лбом в подбородок, касается носом шеи, трётся печально, выплакивает весь свой ужас, страх, размазывает слёзы и жар лица по чужой коже.
[indent] — Прости, я больше так не буду, — извиняется наивным котёнком, скулит, выдыхает огнём пережитого ужаса и страха. — Рэй, это ты? — недоверчиво вдруг спрашивает, тянет руки к его скулам, всматривается, сводит светлые брови, пытаясь признать в нём родного человека. Что-то не так. Что-то тревожит. Лира всхлипывает и отпускает парня, сжимаясь в нервный комочек. — Только, пожалуйста, не делай мне сильно больно, я ещё не восстановилась, — просит нервно, торопливо, дико, смотрит бешеным взглядом, словно вот-вот готова принять новую порцию страданий. Плечи вздымаются и опускаются. Тяжело. Пальцы ног упираются в пуфик, всё тело напрягается и обмякает, спазм страха и мучений настигает болезненным крахом.
Грудная клетка взрывается ударами сердца.
Оно наконец могло бы пробить лёгкие и рёбра.
Если бы захотело.
Оно, в отличие от Лиры, все ещё хочет жить.
[indent] Девушка сквозь полуприкрытые глаза смотрит в чужие глаза, безвольной тряпочкой в руках. Он может сделать с ней что угодно. Она примет. Когда Лира не принимала?
[indent] — Прости меня, что я не справилась, я обещаю, что я буду лучше… — с глаз скатываются горячие слёзы. Ладонь медленно касается тёплой щеки. Лира мягко очерчивает скулу Рэя. — Я не стою твоей грусти, — губы тянутся в мягкой, обречённой улыбке. Она понимает. Понимает, что сделала невыносимо больно. Что причинила много вреда своим отсутствием. Что лишила опоры. Разбила сердце. Не смогла больше ничего давать. Она не может перестать касаться его, гладить, позволять делать что угодно. Узнаёт в образе Рэя. Узнаёт дорогого друга. И тепло, словно ничего не случилось, улыбается одним лишь усталым взглядом. Вымотанная, едва дышащая, она смотрит ласково, с нежностью и глубоким пониманием, — представляю, как тебе было без меня. Я предала тебя, обманула твоё доверие. Я знаю. Прости меня. Ты можешь всегда сделать со мной всё, что пожелаешь, если я тебе не противна. Но, пожалуйста, сейчас… Помоги мне.
Или беги.
[indent] Сжимает ворот Рэя, тянет на себя с испугом диким, с бешеным осознанием, что дверь может быть не заперта и что нужно на весить на квартиру множество защитных барьеров, чтобы никто никогда не пришёл сюда, чтобы никто её не нашёл, не признал, не понял, что она здесь.
[indent] — У тебя есть хлеб и вода? — робко спрашивает, совсем затравленным несчастным взглядом заглядывает в глаза, после того как некоторое время внимательно смотрела на дверь ванны. Дрожит страхом. Тело бьёт ужасом. — Если нужно, я заслужу… — бормочет смазано, меняет настроение, состояние каждый удар сердца. Выучила заслуживать. Просить. Не получала всё просто так. Не может сейчас иначе. Не смеет.
[indent] — Ты можешь на меня злиться… — осторожно шепчет, смаргивая приступ страха. Настроение вертится во все стороны. Кружится. Путается.
То страх.
То ужас.
То принятие немое.
[indent] — Скажи… Мы ведь не иллюзия? — и вновь заглядывает в глаз, пытаясь проверить, убедиться, что это правда реальность. Это кажется вдруг донельзя важным, если раньше было всё всполохами смирения. Голос сипит. Тихий, затравленный. Пальцы вновь тянутся коснуться Рея, ощутить его тепло, биение сердца в груди. — Я слишком часто мечтала о том, чтобы вернуться, но это ведь очередной сон, иллюзия, да?... — улыбается с пронзительным сожалением, примиряясь вдруг с фактом, что это всего лишь издёвка, собственный сон – что-то несуществующее. — Знаешь, если это сон, то я хочу, чтобы ты знал, что ты бесконечно мне дорог, — роняет слабо, бессмысленно, ощущая, что произносит в пустоту. Ослабевает. Глаза закатываются, теряют осознанность. Лира слабо скулит, всхлипывает, промаргивается,
Зная,
Что
Ещё
Рано
Умирать.
[indent] Она хотела бы никогда не возвращаться. Умереть в канаве. Раствориться в воздухе. Но отчего-то дошла сюда. Смотрит в тоскливый потолок совсем слабая и несчастная. Всё. Хватит. Она не хочет. Не будет. Шла сюда только для того, чтобы увидеться с ним. Сказать, что не забыла. Что не предала. Не бросила.
Что же.
Если это смерть.
То Лира лишь надеется, что своим присутствием не навлекла беду.
Отредактировано Лира (2024-08-31 23:33:11)
Хочется проснуться. Зажмуриться до россыпи звезд в черноте под веками, сжаться в комок, потерять форму и сознание, остановить течение времени, а затем – резко обнулить этот день, эти точно во сне прожитые шесть месяцев. Сбросить до контрольной точки, той самой, где Лира ступает в злосчастный день за порог дома, чтобы исчезнуть без следа. Этого не должно было случиться: Рэй не знает, что именно произошло, но сейчас, сжимая хрупкую девушку в объятиях, он сильнее всего на свете желает, чтобы то страшное и ломающее, что сделало ее такой, никогда не происходило.
Я должен все исправить.
Металлический запах крови так и бьет в нос. Багровый, густой, липкий аромат пронимает в глотку, давит, вызывает приступ тошноты. Он покорно принимает эти ощущения. Рэю кажется, что он должен это прочувствовать сейчас, обязан захлебнуться в панике и отчаянии. Это было бы справедливо по отношению к ней. Она не должна страдать одна.
- Это я, это правда я, - уверяет, продолжая горячими ладонями оглаживать ее спину в попытках хоть немного согреть худое дрожащее тело. – Я здесь, хорошо? И ты в безопасности. Ты дома, слышишь? Я тебя ни за что не обижу. И никто не обидит, - сыпет обещаниями, правильными, нужными. И сам хочет в них верить, хотя по факту задыхается в собственном бессилии. Рэй не знает, какие слова заставят остекленевшие глаза Лиры заискриться жизнью. И не находит в себе сил, малодушный, чтобы поинтересоваться, что так истерзало ее тело и душу. – Если можешь, скажи, как мне тебе помочь? Нужно тебя переодеть и согреть. Обязательно заварю тебе сладкий крепкий чай. Если спрашиваешь про хлеб, то, наверное, ты голодна… У меня продукты надолго не задерживаются, но я обязательно что-то найду. А потом я уложу тебя спать. И буду рядом. Хочешь, мы уснем вместе?
Рэй не привык о ком-то заботиться. Обычно люди заботятся о тех, кто им необычайно дорог, о тех, к кому теплом тянется сердце. Привязанность. То, что казалось пустой тратой времени и внутренних ресурсов, которые разумнее направить в саморазвитие и работу, расцветает теперь в груди, наполняет его тело, становится импульсом к действию. Таким мощным, что от неспособности должным образом выразить эти совершенно новые чувства гудят мышцы, руки, ноги до самых кончиков пальцев.
Но он не двигается. Лишь продолжает слушать слабый голос Лиры, в полубредовом состоянии взывающей к нему. Вглядывается в ее знакомое, но такое чужое сейчас лицо. Впалые щеки, бледные губы, опухшие от усталости и соленых слез глаза, шея, еще более тонкая, чем прежде. Точно лист бумаги, тлеющий у него в руках. Точно мираж, дым в ладонях, слабеющий, рассеивающийся с каждым тяжелым вдохом. Ей важно, ей необходимо сказать ему те слова, что полушепотом разбавляют давящую мертвую тишину, но каждое предложение отнимает слишком много сил.
Не нужно.
Замолчи, пожалуйста, замолчи. Ты правда думаешь, что я стою твоих последних сил?
Это очевидно ведь до смешного - он не стоит. Рэй, не сделавший ничего значимого, не давший Лире и пяти процентов всего того, что получил от нее, принимавший собачью преданность поломанной девочки как должное, считавший, что делает ей одолжение, позволяя быть рядом. Любоваться им, как гребаным произведением искусства. Восхвалять его талант. Отдавать, отдавать, всю себя отдавать, вкладываться материально и эмоционально.
Ей бы стоило его презирать. Ей бы стоило бежать от него еще давно. Ей бы стоило не протягивать ему руку тогда, в лесу, как будто целую вечность назад. И все же она здесь. Едва удерживающая себя в сознании, истощенная. Ноги наверняка подкашивались, и каждый шаг давался с трудом, пока она шла сюда. К нему. Потому что отчаянно хотела увидеть его, а не кого-то другого.
...слишком мечтала вернуться...
- Это не иллюзия, - выдыхает, нежно касаясь ладонью щеки Лиры. - Но, будь это иллюзией, я бы сделал все, чтобы не позволить ей закончиться. Если быть здесь, со мной - твое главное желание, я клянусь быть рядом столько, сколько потребуется,- кажется, он прежде никому не говорил подобных слов. Поразительно, насколько это оказывается просто сделать теперь. И как жалобно, тоскливо екает сердце в ответ на Лирины последующие слова: - Ты важна для меня. И, боже, я действительно по тебе скучал.
Отсутствующий взгляд, будто бы в потолок устремленный, рассыпается до бессознательного, и веки Лиры устало опускаются. Вместе с тем тяжелеет и ее обмякшее тело в руках Рэя: кажется, девушка, изнеможенная до предела, теряет сознание на несколько мгновений. Музыкант почти не пугается даже, вслушиваясь в ее дыхание. Оно будто немного успокаивается до того, как она, тревожно встрепенувшись, вновь приходит в себя.
- Тебе нужно в постель, - говорит спокойно, с щепоткой ласки в тихом тоне. - Расслабься, сейчас я отнесу тебя.
Подхватить ее под колени, уверенно придерживая за спину - проще простого. Рэй делает шаг в сторону выхода из ванной комнаты, удерживая на руках легкое тело, толкает резко дверь ногой, и мягкий мрак квартиры окутывает их со всех сторон. Он опускает Лиру на кровать предельно осторожно, подкладывает под голову подушку в шелковой наволочке и начинает шарить в темноте в шкафу, пытаясь интуитивно выудить оттуда что-то бесформенное и приятное на ощупь. Свет не включает намеренно, считая, что девушке будет комфортнее, если он переоденет ее в темноте, так, чтобы мрак скрывал от внимательного взгляда ее хрупкую измученную фигуру. Пальцы цепляют винного цвета фланелевую рубашку, и Рэй перекидывает ее через плечо.
- Сядь, пожалуйста, - возится какое-то время с перепутанными лентами на ее спине. - Отлично. Разреши мне снять это. Можешь поднять руки? Это быстро, - он старается не смотреть, но цепляет взглядом нездорово выпирающие ребра, выхваченные огнями города за окном, и в груди тревожно давит. - Умница. Теперь продень сюда руки… Должно стать теплее, - ловко застегивает пуговицы одну за другой. Рубашка, большая даже для самого Рэя, сидит на Лире и вовсе как платье. - Вот и все. Подвинешься на другую сторону кровати? Здесь теперь немного сыро после твоей одежды. Будет здорово, если ты ляжешь и попробуешь немного расслабиться, а я придумаю, чем тебе перекусить, и заварю чай.
Перед тем, как покинуть комнату, он включает лампу на столе, чтобы не оставлять девушку в полной темноте. По пути на кухню вырубает в ванной свет. Едва оказывается один, опирается обеими руками о кухонную тумбу, сгорбленный, и шумно выдыхает. Закрывает глаза, пытаясь сконцентрироваться и остановить поток мыслей в голове. Чувствует прошивающую тело мелкую дрожь и то, что воздух вокруг него точно наэлектризован от злобного напряжения. Внешне спокойный, некритично разбитый, на деле Рэй переполнен яростью, от которой костяшки пальцев чешутся - очень уж хочется впечатать кулак в стену.
Зол до невозможного: на собственное бессилие, на ситуацию, на того, в конце концов, кто довел Лиру до такого состояния. Сигарета с черным фильтром, необходимая и в то же время бесполезная, быстро оказывается в зубах. Парень щелкает зажигалкой, сует ее и пачку обратно в задний карман. Ставит воду кипятиться, закидывает в чашку сахар и черный чай с чабрецом. Помнится, мама говорила ему, что чабрец помогает немного успокоить нервы... Рэй усмехается, - если бы чай мог выравнивать эмоциональное состояние кого-то вроде него и Лиры, их жизнь давно бы стала во много раз проще. Сколько их совместных чаепитий помнит эта кухня?
Пару дней назад после очередного проходного концерта у него заночевала девчонка с уродливым шрамом на щеке, но прекрасным гибким молодым телом. Наутро Рэй попросил ее приготовить что-нибудь, пока сам висел на телефоне, пытаясь сопоставить несопоставимые дела, и она совершенно неожиданно сообразила наскоро наваристый, на удивление вкусный куриный суп. Это приходится очень кстати теперь: Рэй переливает остатки супа в тарелку, разогревает, отрывает кусок от зачерствевшего батона и вместе с чашкой горячего чая размещает все на подносе. Делает еще несколько тяг торопливо, тушит сигарету о пепельницу и спешит вернуться в комнату.
- Принес что нашел в холодильнике, - говорит, ногой подталкивая стул к кровати, и садится, ставя его на колени. - Тут все горячее, будем отогревать тебя после холодного душа. В чашке, правда, дофига чаинок, извини уж. Сможешь сесть сама? Могу покормить тебя с ложки, если нужно.
Рэй старается не касаться в диалоге событий прошедших месяцев, не спрашивать лишнего. Говорит по делу, но надеется, что Лира соберется с силами и решится-таки сама чем-то с ним поделиться.
Вы здесь » Аркхейм » Личные эпизоды » Завяжи мне глаза белой шелковой лентой