- Сколько тебя не будет в этот раз? Месяц? Два? – Тяжёлый взгляд старухи останавливается на молодом «человеке», который сидит возле подвешенной туши и сцеживает с неё кровь в алюминиевую миску. Он забавляется тем, что шире разводит пальцами вспоротую плоть, затем подаётся вперёд и по-звериному тянет носом, сохраняя в уголках рта тень привычной улыбки. – Сам-то понимаешь, куда идёшь? Один, да на ночь глядя. Ты хоть глянь какая погода – вон, небо низко, а со станции шепчутся, что ливень ждать и всю дорогу размоет, что тогда делать будешь? Ноги застудишь, потом неделю кашлять будешь! – Мин скрестила иссохшие руки на груди и нахмурилась. – И что это ты надел? Это же никуда не годится! – Её скрипучее ворчание заполняет пространство жизнью и ощутимой тревогой. - Темень такая, что ни зги не видать, а он прётся в тонкой рубашке и без шапки. Где те ботинки, которые я принесла в прошлый раз? Вечно ходишь как дикарь, босой и растрёпанный, - она на мгновение замолкает, затем выплёвывает что-то долгое и неразборчивое и пробирается к столу с оставленным на нём рюкзаком. Прихрамывает на одну ногу и свободной рукой держится за поясницу, вокруг которой обёрнут шерстяной платок несмотря на стоящую в помещении и на улице духоту. Моль провожает её мимолётным взглядом и возвращается к своему занятию, где каждая капля крови и взмах ножа были подобны маятнику, отмеряющему секунды жизни и смерти – лезвие касается шкуры животного и лёгким движением проникает в неё, скользит ровно и уверенно, оставляя за собой тонкую линию разреза, из которого проглядывает слой жира.
- Твой ножичек в тех местах, как детская игрушка. Эти твари тебя за версту учуют, и даже услышать не успеешь, как подкрадутся. Моргнёшь, - а уже когти в глотке. И что мне делать? Торчать здесь до первого инфаркта?.. Вонь такая, что невозможно, - артритные пальцы Мин толкают оконную створку, чтобы дать свежему воздуху вторгнуться в лавку. – Вечно один, как бродячий пёс. Кто тебе поможет, если случится что?
- Я не человек, и сильнее чем кажусь. – Тихий шёпот лезвия, отделяющий кожу от плоти, и столь же мирный, почти медитативный тон мясника.
- И что? – Тот самый вопрос, который непременно ставит в тупик и вызывает вздох раздражения. Взгляд старухи, будто исподтишка, как у хищной птицы, следит за каждым движением Моли. – На любого зверя найдётся свой охотник, тебе ли этого не знать.
Когда-то мать Мин прислуживала в вольере, который был колыбелью дракона, поэтому помнил её ещё ребёнком: тяжёлые длинные волосы, собранные в причудливую причёску, миниатюрная и цветущая любопытством. Её кожа, теперь иссохшая и покрытая вязью морщин, когда-то сияла нежным светом, гладкая, как утренняя роса на листьях. Девочка была преисполнена жизнью и лёгкостью, но время шло и накладывало свой отпечаток. Руки с пигментной россыпью на тонкой коже, дрожащие старостью и обветренные, способны были на нежность и дарили её битому зверю в клетке. Уже подросшим подростком её неприкрытый интерес перерос в нечто сакральное, и она стала первой женщиной, которая показала ему другую жизнь, чувственную и наполненную удовольствием. В последние годы Моль с сожалением наблюдал за тем, как Мин постепенно угасает, так и не обзаведясь семьёй, а также выслушивал её бесконечное ворчание, понимая, что больше его никуда не направить.
- Просто пообещай не умереть и кормить Крысу, пока меня не будет. – Подвешенная туша медленно обнажается по мере того, как скользит нож. – Товар там, где обычно. – Он продолжает работу, рассекая сухожилия и обнажая суставы, лезвие движется плавно и разделяет мёртвого зверя на части, кусок за куском, почти в ритуальной методичности процесса. – Я возьму с собой запасную одежду, не переживай, - Гоу выпрямился и вытер нож о фартук, поворачиваясь к старухе:
– Всё будет хорошо, - улыбнулся он. Никто не знал, чем завершится его вылазка и будет ли всё действительно хорошо, но слова звучали так уверенно, что на мгновение Мин захотелось в это поверить - слова, которые не успокаивали, а скорее напоминали о том, как мало они знали о будущем.

На окраине города, в непроглядной темноте, куда не достигал свет тесных улиц, вырисовывалось необычной формы строение, напоминающее старый храм или руины потерянной цивилизации. Гоу добрался туда к полуночи, скрипнул решётчатыми воротами и поднялся на несколько ступенек по лестнице, оказываясь на горячем сквозняке между полуразваленными колоннами. Под босыми ногами тепло перешёптывался песок, обволакивая ступни ощущением зыбкости под ногами, а сквозь редкие трещины в земле пробивалась усохшая растительность.
Старое строение, когда-то величественное и гордое, теперь стояло в полном запустении, поглощённое временем и жестокой природой этого места: зияющая пустота выбитых окон и раскрошившихся стен обнажает внутреннюю кладку, которая столь же стремительно разрушалась; груды осыпавшегося камня покоились там, где некогда возвышались массивные колонны и арки, превращая дом в огромный скелет, чьи кости разбросаны по земле. Перекрученные и заржавевшие оконные рамы торчали сломанными рёбрами, а через дыры в кровле беспрепятственно проникал лунный свет. Там, где когда-то звучали голоса, теперь царила мертвенная тишина, нарушаемая лишь шорохом незваного гостя.
По старой привычке Гоу приходил сюда перед каждой долгой вылазкой, словно напоминая самому себе, где его место. Разрушенный до неузнаваемости, дом оставался для него важным, связующим звеном между прошлым и настоящим. И, стоя на пороге развалин, он ощущал зыбкие границы между тем, кем он был и кем стал.
Чуть дальше, в нескольких километрах от руин, тёмной и зловещей массой высился лес, чья густая тень, словно живое существо, стелилась вдоль горизонта. Позади дома виднелась вытоптанная тропа - её узкая полоса змеилась в ночь, петляя среди камней и колючих кустарников, и вела к границе леса. Именно по ней Гоу и направился, почти автоматически выбрав знакомый маршрут.

Отредактировано Моль (2024-09-25 17:11:29)