У Арнольда была густая рыжая борода. Внимательный глаз мог найти в ней старые крошки хлеба, крыло мухи и паутинку блестящих седых волосков. У мужчины была привычка: он всегда томно разглаживал бороду левой рукой, делая при этом выражение, полное поднебесного величия, — с показной медлительностью и особенной гордостью за своё гномье достояние. Его лицо всегда было красное: от напряжения на лбу выдавались узоры вздутых вен, пухлые щёки имели багровый румянец от высокого давления, а брови были разлохмачены до самых глаз. Арнольд всегда держал при себе лопату, его взгляд был настолько же суров, насколько и сфера деятельности: он охранял деревенское кладбище.

  Вместе с ним всегда был его товарищ и побратим Патрик. А с Патриком повсеместно была его бутылка самогона, которая вросла в его тело как третья рука. Патрик был похож на скелет, обтянутый кожей: на хлипкое тело была накинута синяя телогрейка с дырками на локтях, на штанах виднелись разводы от кладбищенской земли и пролитой выпивки. Патрика трясло, как трусливое чихуахуа на морозе.  Бутылка оставалась та же по прошествии многих лет: с сорванной этикеткой и щербинкой у горла из самого дешёвого стекла зелёного цвета. Менялось лишь содержимое. Но именно содержимое делало Патрика и Арнольда закадычными друзьями и товарищами по главной кладбищенской скамье. Деревня не могла позволить держать двух сторожей, но Патрика это не останавливало. Он жил, добывая средства милостыней у дороги и торгуя палёным алкоголем, а вечером приходил к старому другу с выпивкой. Но в этот раз настроение у Арнольда было угрюмее обычного. Патрик сразу поставил два гранёных стакана на столик.

— Что с тобой? — хриплым голосом спросил он, толкая Арнольда локтем. — Земля кладбищенская в глаз попала?

Арнольд в ответ лишь тяжко выдохнул.

— Надоели дети. Привадился какой-то подросток бегать на кладбище ночью. Балуется, небось. Но я другого, друг, боюсь. Вдруг ведьма завелась или ведьмак! Или хтоническое зверьё. И таскает землю для своих чёрных обрядов. Я вчера — ух! — как выскочу с лопатой из-за угла, он и дал дёру. Я только вижу, как волосы на макушке треплются и сапоги хлюпают по лужам. Мелкий такой, ушлый! И за ним шлейф такой странный, будто бы не словом, а спиной тебе шепчет: «Не беги за мной! Дай мне уйти!» Так и остался стоять как вкопанный. Ведьмак, небось.

— Точно тебе говорю, ведьмак, — утвердительно качнул головой Патрик и поднял бутылку на уровень лица, зазывно булькнув жидкостью. — Чей с соседней деревни ещё. Ну, по стопочке?

— По стопочке, — согласно кивнул Арнольд.

Вильям Блауз неделю за ними наблюдал: он знал, когда сторож кладбища делал обходы, когда уходил на ужин и когда его навещал горе-друг по бутылке. Он знал, что первые пять минут Арнольд посматривал на улицу из окна его кладбищенской коморки: будто боялся, что внезапно, в одиннадцатом часу ночи, на них выскочит староста и будет бить жёлтой газетой прямо по лбу, причитая, что Арнольд смеет распивать на рабочем месте. Патрик в эту минуту, разумеется, улизнёт в окно и заутробно булькнет в первой подоконной луже. Вильям помнил каждую деталь, выучил расписание каждого шага наизусть — он долго готовился к этому дню, нашёл лопату и выпил половину бутылки вина, потому что на трезвую голову всё было слишком.

  И ждал. Ждал, когда огонёк в сторожке зажжётся и пройдёт десять минут. Вильяму было сложно ещё в самом начале пути.

  Он приехал на отшиб Сабаота две недели назад. Катар для него был чужим и незнакомым городом: в противовес родной Лирее, он ощущал себя иностранцем более обычного. Всё другое: фонило старыми воспоминаниями и аурой хтоников, которые чувствовали себя тут вольготнее, чем на остальных планетах. Вильям обосновался на отшибе границы рядом с «посёлком городского типа», нашёл временное жильё... На самом деле, это был заброшенный сарай. Оно и к лучшему: Блауз искренне желал, чтобы его путешествие оказалось вне известности и Коалиции рас, и лишних свидетелей его проделок.

  И ноги вели его к кладбищу, где в уединённой каморке распивали на пару бутылку алкоголей сторож и его друг. Потом их клонило в сон, Вильям выжидал время и начал действовать. Пробрался через узкие ворота одного из входов с тусклым фонарем, нашёл свежее погребение и стал копать.

  Руки его тряслись, подкашивались ноги. Вильям знал, что за массивной плитой могилы зажиточной барыни его не было видно, но страх всё равно сковывал его немыслимостью происходящего. Он рыл свежую могилу — и занимался осквернением ради собственного любопытства. Эти долгие полчаса казались ему вечностью. Покойная Регина Криволапка была предана земле на восходе солнца. Вильям знал, почему он раскапывал именно её.

  Первая причина — её могила была самой отдаленной от сторожки. Вторая — она была больше похожа на живую, чем на мёртвую. А Вильяму было страшно — пришлось принять на храброе сердце пару-тройку бокалов крепкого, чтобы не чувствовать себя последней тварью.

  И Регина Криволапка была раскопана. В белом саване на худое сморщенное тело, с лицом, тронутый сетью глубоких морщин. Там, в могиле, она казалась, как минимум, женщиной, что прожила на земле два века. Вильям откинул крышку гроба и с усталостью плюхнулся прямо в яму — на светлые одежды, припорошенные могильной землёй. Лопата оказалась откинута куда-то в область ног.

— Фух, — устало выдыхал Блауз, часто вздымая грудь, будто бежал целый час от бандитов.

  Мёртвая Регина Криволапка выкачала из него столько энергии, сколько не могла его страсть за ночь. Вильям повернул голову в сторону покойницы, и старушка смотрела на него спокойно-умиротворенным лицом, которое ни в чём не упрекало. Это в мёртвых завораживало.

  Они спокойны, в их лицах нет торопливости и суеты. Они немы и находятся по ту сторону вселенной. Предчувствие подсказывало, давало ложную надежду, что с мёртвыми можно говорить, как и с живыми, — не словами, но путами ментальной магии. Как именно, Вильям не представлял, но и предмета для опытов у него не было.

До сегодняшнего дня.

— Открой глаза.

  Зажглась рябь бесцветной ауры. Вильям широко расставил ноги, упираясь носками в рёбра гроба и подпирая себя руками у изголовья могилы. Регина Криволапка не двинула и бровью. Блауз глубоко вдохнул воздух, чувствуя, как сходит с ума и алкоголь выветривается из его головы.

— Вставай, — строго приказывает он во второй раз.

  Ментальная магия…с мёртвыми делает необратимое фиаско. Вильям вздрагивает. Регина Криволапка открывает глаза, и они у неё мутные, серые.

— Ты…— шепчет Вильям, но не может закончить фразу.

  Регина упирается в него взглядом, будто он разбудил её после сладкого сна, и она вовсе не хотела просыпаться. Нижняя челюсть с угрозой провисла вниз, обнажая зубы с анемичными дёснами. У Вильяма сердце ушло в пятки.

— Наглец, — потусторонне возгласил голос, и Блауз отпрянул назад, упираясь спиной в край ямы.

  Ее движения были резкие, будто невидимый кукловод дергал за нитки конечности, и они податливо слушались, перенося тело в пространстве. У Регины была опущена верхняя часть туловища: её накренило набок, голова была вывернута, как у сломанной куклы, и переступала она с ноги на ногу, подволакивая левую вывороченную ступню. Вильям полез из ямы. Зубы Регины клацнули около его лодыжки.

— Ах, вот ты где, негодник! — схватила Вильяма толстая фигура Арнольда, за спиной которого, прижимая к груди бутылку, стоял Патрик. — Ты шляешься по могилам вечерами?! Ты?! Отвечай, ну!

— Я… — начал было оправдываться Вильям, но проглотил язык. — Нет! Я просто…просто…

  Уши заложило оглушительным криком. Вильям чуть было не прыгнул в могилу снова — от страха, когда Патрик уронил бутылку и завопил: богатая барыня из соседней могилы с гнездом червей в волосах укусила его за ляжку. Теперь вопили уже все трое: Вильям с силой дёрнулся из рук Арнольда в сторону: его рубашка порвалась на части, и в ладони толстяка остался лишь лоскут белой, испачканной в земле ткани.

  Вильям бежал, словно сзади его подгоняла свора голодных собак. В сущности, так оно и было: его хватали за ноги встающие из могил мертвецы, по лицу били ветки могильных кипарисов, а яркие жёлтые глаза преследовали его по всей округе.

  Он добежал до ворот кладбища на чувстве бешеного адреналина. Но следом за ним бежали сотня поднятых им мертвецов. Их оглушительный вой донёсся бы сквозь кварталы и улицы, но вокруг, увы, был лишь непролазный лес и протоптанная дорожка к одному из пропахших пабов.

  Орда мертвецов прибежала за ним следом. Вильям нёсся сквозь бьющие по щекам кустарники и лишь единожды обернулся: увидел, как мертвецы, перешагивая через головы друг друга, лезут на кладбищенские ворота, царапая их бледными ногтями. И тогда оставался один выход: бежать.

  Бежать, как можно дальше. Свистел в ушах ветер, сознания касался заунывный вой нежити. Вильям потерял свою дорогу в непроглядной тьме: казалось, до спасительного паба совсем недолго, но деревья оставались копиями друг друга, картинки стёрлись в мраке ночи. И на парусах того, кого гнала смерть, он с разбегу врезался в трехметровое чудище, сбив его с ног. Вильям ударился головой о нижние рёбра, надо лбом засверкали звёзды. Он болезненно отшатнулся, припав спиной к стволу дуба. Он ни разу не видел представителя расы эскадронов, но успокоением было лишь то, что он выглядел НЕМНОГО более живым, чем оставленные позади товарищи.

  И вроде не пытался сожрать его заживо.

— Ты…— с трудом простонал Вильям, прижимая ладонь к будущему синяку на лице, — ты разумный?

  «Неразумное», однако, вскоре показало себя, напав на обоих башней из могильной сороконожки.