Кафе в Алькорском стиле с нотками Лирейского дизайна интерьера представляет собой очаровательное и эклектичное пространство, в котором органично сочетаются лучшее из обоих миров. Зайдя внутрь, сразу же ощутишь теплую и гостеприимную атмосферу. Стены украшены старинными плакатами с Алькора и произведениями искусства, а мебель представляет собой сочетание элегантных стульев для бистро и гладких минималистских столов в Лирейском стиле. Цветовая гамма представляет собой гармоничное сочетание насыщенных землистых тонов и ярких цветов. Глубокие красные, золотые и акценты из темного дерева создают ощущение богатства и роскоши, а изящные бумажные фонарики и шелковые гобелены добавляют нотку элегантности. Кафе наполнено дразнящим ароматом свежемолотого кофе и экзотических специй, создающим опьяняющие сенсорные ощущения. В меню сочетаются кухни разных планет, предлагается широкий выбор восхитительной выпечки, домашнего кофе и ароматного чая.

Атмосфера усиливается мягкой эмбиентной музыкой, напоминающей о шумных улицах оживленного города. Звон чашек и разговор наполняют воздух, создавая узнаваемую, но непринужденную атмосферу. Когда пьете капучино и наслаждаетесь слоеным круассаном, то не можете не перенестись в другое время и место. Сочетание Алькорской элегантности и Лирейской безмятежности делает это кафе поистине уникальным и очаровательным местом. За пределами кафе улица напоминает средневековую Лирею с узкими мощеными дорожками и традиционными деревянными постройками. Архитектура богато украшена и сложна, красочные фасады украшены искусной резьбой и замысловатыми узорами. На улице кипит жизнь: торговцы торгуют своими товарами, а местные жители занимаются своими повседневными делами. Воздух наполнен дразнящими ароматами экзотических специй и шипящей уличной еды, добавляя яркую энергию оживленной улице. Прогуливаясь по древним тропам, не возможно не восхищаться сочетанием разных влияний. Это захватывающее сочетание очарования старого мира и экзотического тона, делающее его поистине незабываемым.

Город представляет собой завораживающее сочетание древних традиций и современных инноваций. На улицах расположены традиционные чайные домики, шумные рынки и богато украшенные храмы, что создает ощущение вневременности и культурного богатства. Архитектура представляет собой потрясающее сочетание старого и нового: изящные дома, возвышающиеся над древними пагодами и традиционными деревянными домами. Город представляет собой яркую палитру цветов, стены каждого здания украшают замысловатые фрески и яркое уличное искусство. Шумные рынки — это праздник чувств: продавцы продают все: от экзотических фруктов и специй до тканей ручной работы и сложной керамики. Воздух наполнен дразнящими ароматами уличной еды и благовоний, создавая одновременно живую и чарующую атмосферу. Город также является центром творчества и инноваций: галереи современного искусства, ультрасовременные модные бутики, а также кафе и бары появляются рядом с традиционными заведениями. Это место, где прошлое и настоящее сталкиваются в великолепном проявлении культурного разнообразия. Исследуя город, нельзя не быть очарованым теплотой и гостеприимством местных жителей. Потягиваете ли вы чай в традиционной чайной или наслаждаетесь современным коктейлем в модном баре, вас встретят искренние улыбки и распростертые объятия.

По крайней мере, его тогда здесь не было. Гуляя по улицам города, он просто исследовал местность, о чем-то думал и на мгновение вспоминал прошлое. Те дни, когда он работал учителем, и такие простые минуты прогулок по древним лирейским городам не были чем-то необычным, а лишь частью его жизни. Как давно это было. Юный принц, вероятно, уже довольно статный молодой человек и даже не вспомнит своего наставника, которому не первый век в обед. Когда он гулял по оживленным улицам, его окутывали виды и звуки города. Аромат специй и еды наполнил воздух, смешиваясь с благоухающим ароматом благовоний из старенького храма, доносившимся из близлежащих храмов так же, и уходя вдаль. Яркие цветные гобелены украшали каждое здание, а замысловатые фрески и яркое уличное искусство оживляли стены города. Чего не было раньше. Сопоставление современных инноваций и древних традиций было завораживающим зрелищем.—Как же быстро летит время...

Продолжая идти, он не мог не быть очарован теплотой и гостеприимством местных жителей. Это напомнило ему чувство общности и товарищества, которое он испытывал, работая учителем в одном приморском городе. Но думая о своем бывшем ученике, молодом принце, он не мог не почувствовать укол ностальгии. Демиург так давно его не видел, что задавался вопросом, сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз пересекались. Осознание того, что молодой принц, вероятно, уже довольно взрослый и, возможно, даже не помнит его, вызвало у него чувство меланхолии. Несмотря на горько-сладкие воспоминания, наполнившие разум, он нашел утешение в красоте и оживлении города. Это было место контрастов и противоречий, где древние традиции сосуществовали с современными достижениями. И продолжая бродить по улицам, он почувствовал благодарность за незабываемые впечатления и воспоминания, которые подарил ему этот город. Потому небольшую остановку он совершил в ближайшем кафе. Где-то недалеко от входа валялось небольшое колечко, налезет разве что на очень тонкий палец.—Кто мог его здесь обронить?..

Порядок был погружен в свои мысли, пробираясь через переполненное кафе, его мысли были заняты событиями дня. Он бы даже не заметил столкновения с невысокой девушкой, если бы она не начала извиняться. Наклонившись к ней, он увидел, что она заметно взволнована, ее щеки покраснели от смущения, а глаза полны слезами. Тем временем кипяток из кувшина, который она несла, стекал по его телу, но, как ни странно, просто стекал вниз, даже не намочив одежду. Тот факт, что вся эта разворачивающаяся сцена беспокоила других посетителей кафе, был действительно важным. Быстро среагировав, он поймал кувшин на лету, в паре сантиметров от пола, а затем аккуратно увел девушку от выхода. Он подвел ее к ближайшему столу и усадил, убедившись, что ей удобно, прежде чем обратить внимание на пролитую на пол жидкость, прежде чем поставить ёмкость на стол, а кольцо убрать в нагрудный карман.—Спокойнее, все в порядке, не беспокойся...Не надо ни за что платить, лучше скажи, ты не обожглась?..—Так сразу и не скажешь, из-за цвета ее черной одежды, но она тоже была мокрой. Порядок с помощью магии выталкивал воду из ткани назад в кувшин, другой рукой поднес платок к ее лицу и вытирал слезы с щек.

—Я в порядке...—Прикосновения Демиурга были ласковыми и успокаивающими, когда он деликатно провел платком по заплаканному лицу девочки. Его движения осторожные, как будто он держал в руках что-то хрупкое и драгоценное, словно нежный цветок. С каждым взмахом платка он, казалось, вытирал не только слезы, но и боль и печаль, отпечатавшиеся на ее миловидном личике. Продолжая утешать Лиру, он протянул другую руку, чтобы погладить ее по голове, его пальцы в кожаных перчатках скользили по волосам с нежностью, которая говорила о многом. Было ясно, что он пытался ее успокоить, заверить, что все будет хорошо. Его прикосновение являлись бальзамом для израненной души, предлагая утешение и понимание, чего не могли дать слова. Сидя перед ней, Генри смотрел ей в глаза со смесью сострадания и беспокойства. Он видел смятение внутри нее, эмоции, бурлящие под поверхностью. Ее глаза, красные и опухшие от слез, старались избежать любого взгляда, ища убежища за пышной завесой белоснежных волос. Она словно хотела спрятаться от мира, спастись от охватившей ее боли. Но Порядок не позволил ей уйти в себя. Он продолжал смотреть на нее с непоколебимым вниманием, его глаза полны сочувствия и понимания. Он хотел, чтобы она знала, что не одна, что он был рядом с ней в этот момент уязвимости. И когда он смотрел на нее, он словно молча обещал встать рядом с ней, помочь ей выдержать бурю, бушевавшую внутри. В этот тихий и интимный момент действия незнакомца говорили громче, чем могли бы сказать любые слова. Его прикосновения и взгляд передавали чувство тепла и поддержки, предлагая девушке спасательный круг в разгар ее отчаяния. И когда он сидел там, утешая ее с такой заботой и нежностью, было ясно, что он не успокоится, пока не облегчит ее бремя и не принесет мира в ее измученное сердце.—Нет, не думаю, что кто-то смотрит на тебя...

—Да-да, все хорошо, теб не о чем переживать...—Когда он поднял голову, его глаза оглядели толпу с чувством отстраненности, как будто он искал что-то, что мог видеть только он. Множество людей вокруг, казалось, растворились в море движения и шума, каждый потерялся в своем собственном мире мыслей и действий. Какофония голосов и шагов создавала симфонию городского хаоса, хаотичный танец человечества, который вихрем кружился вокруг. Он начал что-то бормотать себе под нос, его губы не шевелились в безмолвном пении, затерянном в шуме толпы. Его слова были непонятны с такого расстояния, но во взгляде была напряженность, намекавшая на тяжесть мыслей. Как будто он боролся с каким-то внутренним смятением, ища спокойствия среди окружавшего его хаоса.—Прекрати извиняться, все в полном порядке, не переживай и не зацикливайся, ладно?..Все в прошлом, спокойствие, просто дыши чуть глубже...—Убрав платок в карман пальто, он руками поймал ее теплые ладошки и сжал в кулачки в своих руках.

Но когда его глаза встретились с глазами окружающих его людей, в атмосфере произошел тонкий сдвиг. Гул толпы начал стихать, как будто каждый человек вдруг почувствовал его присутствие. Некоторые бросали в сторону Демиурга любопытные взгляды, а другие просто возвращались к своим делам, равнодушные к загадочному бормотанию мужчины. Как будто по большей части им было все равно, но в глубине существовала готовность выразить свое неодобрение или презрение. Несмотря на безразличие толпы, Порядочный остался невозмутимым. В его взгляде читалась спокойная решимость, как будто он был полон уверенности найти то, что искал среди хаоса. Казалось, он стоял отдельно от остальной толпы, одинокая фигура среди суетливой массы человечества. Высокое могучее древо в чистом поле, окружённое травой–толпой. "Если ты плюнешь в толпу — толпа утрется тобой. Если толпа плюнет в тебя — ты захлебнешься." В тот момент он казался одиноким островом в море безразличия, одинокой сущностью, плывущей по бурным водам городской жизни. И пока он продолжал бормотать себе под нос, его присутствие, казалось, бросало вызов апатии толпы, молчаливому протесту против подавляющего шума и безразличия, окружавшего его.—Нет...—Немного резко и категорично заключил он.—В ситуации виноваты обе стороны, потому я не считаю нужным, что бы ты что-то для меня делала...

—Генри...Генри Волхайм...—Огненно-оранжевые огни заходящего солнца отбрасывали теплый свет на лицо девушки, освещая ее черты мягким, неземным сиянием. Тем временем он был погружен в свои мысли, на его маске, в районе лба, образовалась морщина, когда он осознавал тяжесть ее предложения. Генри тихо задумался, шестеренки в его голове вращались, пока он пытался прийти к решению. Порядок не знал, как ответить, не зная, следует ли ему согласиться на ее просьбу или твердо стоять в своих собственных желаниях. Размышляя, он не мог не заметить серьёзность в её глазах, искренность в её просьбе. Было ясно, что она чего-то жаждала, и он не мог игнорировать струны чьего-то сердца, когда обдумывал возможность исполнения ее желания. С одной стороны, ему не обязательно нужен был собственный портрет. Но с другой стороны, он не мог вынести мысли о том, что разочарует ее. Будет ли действительно нормально дать ей то, что она хочет? Он тихо вздохнул, чувствуя, как тяжесть решения легла на его плечи.

В жесте утешения он нежно погладил ее ладони, его прикосновения были молчаливым утешением, когда он стремился передать свои мысли без слов. Теплота прикосновений была свидетельством его внутренней борьбы, физическим проявлением его внутреннего смятения, когда он боролся с противоречивыми желаниями в своем нутре. В конце концов, он понял, что не сможет видеть ее удрученной. И вот, смиренно вздохнув и нежным взглядом, он кивнул в знак согласия, молча уступив ее просьбе. В этот момент он принял решение поставить ее счастье выше своего, зная, что ее радость принесет ему чувство удовлетворения, которое он не сможет отрицать. Да и ещё одной истерики в сегодняшнем дне он не планировал.—Давай только не здесь...

—Хм?..Могу сказать тебе тоже самое...у тебя тоже, очень красивые глаза...—Огненно-оранжевые огни бросали потусторонний свет на тонкие черты лица Лиры, освещая ее белоснежные волосы, ниспадавшие по плечам, словно мерцающий водопад. Ее молочно-белая кожа, казалось, светилась в неземном свете, придавая хозяйке почти ангельский вид. Миниатюрный нос изящно возвышался над полными розовыми губами, а большие серебряные глаза, казалось, хранили в своих глубинах целый мир эмоций. Когда свет медленно потускнел¹, они, казалось, сосредоточились на фигуре собеседницы. Присутствие Порядка, казалось, привлекало внимание, поскольку свет мерк по сравнению с его внушительной фигурой. К нему как будто притягивались взгляды, выискивая каждое его движение и выражение. Пристальный взгляд самого Демиурга, казалось, впился в Лиру, как будто он чего-то ждал от нее. В его глазах была смесь беспокойства и нетерпения, будто он ждал, пока она опомнится и отреагирует каким-то образом. Он словно хотел, чтобы она успокоилась и собралась с мыслями, прежде чем сможет продолжить разговор.

—...было бы за что благодарить...—Взгляд пронзительных глаз пробежался по суетливой толпе, которая отливала и текла, как живой, дышащий организм. Мириады лиц, каждое из которых занято своими заботами, смешались в море личностей. Толпа казалась безразличной к людям внутри нее, лишь бегло взглянув на тех, кто выделялся, прежде чем быстро перенаправить свое внимание на свои собственные задачи и разговоры. Когда Порядочный заметил это, его охватило чувство облегчения. Он понял, что отсутствие интереса толпы к мелочам других означало, что Лира могла слиться с фоном, защищенная от любопытных глаз масс. Она могла пройти сквозь толпу, не привлекая к себе лишнего внимания и не чувствуя тяжести бесчисленных взглядов на своих тонких чертах. Ритмичный гул разговоров и шаги окружали их, создавая симфонию городской жизни, которая, казалось, окутала пару защитным коконом. Окружающий шум действовал как щит, заглушая пристальное внимание, которое в противном случае могло бы заставить Лиру почувствовать себя незащищенной и уязвимой.

Забота Генри о комфорте Лиры была очевидна в том, как он осматривал толпу, гарантируя, что она останется ненавязчиво укрытой среди приливов и отливов человечества. Его зоркий взгляд метался от лица к лицу, ища утешения в коллективном безразличии толпы. Он будто защищал ее от потенциального дискомфорта от того, что она окажется в центре внимания в такой публичной обстановке. В этот момент Генри нашел утешение в апатии толпы к индивидуальности, зная, что это дает Мирлесс некоторую анонимность и свободу от любопытных глаз. Это осознание принесло легкое расслабление в его черты, поскольку он молча признал, что она может ориентироваться в шумном городском пейзаже без бремени нежелательного пристального внимания.—Кто я?..Смотря, что ты хочешь услышать в ответ на свой вопрос...—

—Ммм...А имя такое же красивое, как и глаза...Любопытно...—Когда взгляд пары огней переместился к окну, его взору предстало захватывающее дух зрелище. Свет Архея окутал мир теплым золотистым сиянием, отбрасывая длинные драматические тени на ландшафт. Небо, когда-то чистое голубое полотно, теперь превратилось в шедевр ярких оттенков, когда последние лучи далекой звезды танцевали по небу. Горизонт превратился в плавильный котел красок, словно солнце обмакнуло свою кисть в палитру теплых постельных тонов и раскрасило мир мазками малинового, янтарного и золотого цветов. Само небо, казалось, пылало огненными остатками дневного света, бросая эфирное сияние на землю внизу. Пейзаж обрел новую жизнь, наполнившись насыщенными теплыми красками заходящего солнца. Деревья и здания залиты мягким золотистым светом, их контуры подчеркивались игрой теней и освещения. Мир вокруг, казалось, окутан спокойной, почти благоговейной тишиной, когда день изящно перешел в сумерки. Атмосфера снаружи стала тихой, сама природа затихла, чтобы полюбоваться захватывающим дух зрелищем, развернувшимся в небе. Угасающий свет, казалось, принес с собой чувство спокойствия, мягкое заверение в том, что день подходит к мирному завершению.

—Нет, Лира, все хорошо...—Стоя там, держа в своих руках нежные ладони Лиры, Генри почувствовал, как его охватило чувство нежности и странной связи. Ее ладонь была мягкой и теплой, и, нежно поглаживая ее руки, он чувствовал тонкий пульс возбуждения и энергии. Казалось, прикосновение могло успокоить трепещущее сердце и пылкий дух маленькой Лиры. Он бережно держал ее за руку, пока она вывела его из шумного кафе, пробираясь сквозь толпу целеустремленно и решительно. Ее пальцы переплелись с его, создавая обнадеживающую связь, которая, казалось, превосходила слова. Вес ее руки в его руке успокаивал его, удерживал в данный момент и направлял вперед. Когда они вышли на улицу, короткий мелодичный звонок дверного колокольчика эхом разнесся по воздуху, привлекая внимание к захватывающим дух пейзажам, разворачивающимся перед ними. Взгляд Генри сразу же привлекли очаровательные закатные пейзажи, простиравшиеся за горизонт, рисующие завораживающий пейзаж далекого города, расположенного у подножия холма.

Небо представляло собой полотно насыщенных золотистых оттенков, пылающее теплым светом заходящего солнца. Свет заливал город мягким, неземным сиянием, отбрасывая длинные тени, которые танцевали по ландшафту. Силуэты зданий и деревьев стояли на фоне вечернего неба, их формы с деликатной точностью вырисовывались в угасающем свете. Далекий город, казалось, ожил в объятиях сумерек, его улицы и строения были украшены нежной лаской наступающей тьмы. Линия горизонта украшена разноцветным ковром, как будто сама природа взяла в руки кисть и раскрасила мир мазками малинового, янтарного и золотого цветов. Зрелище было не чем иным, как впечатляющей, захватывающей взор природной красотой, которая очаровало бы любого. Он почувствовал, как состояние умиротворения охватило его, когда он смотрел на далекий город, залитый теплым светом заходящего солнца, его красота была острым напоминанием о мимолетных, но глубоких моментах, которые могла предложить жизнь.—...да, давай я тебя провожу... все-таки, как-то неуютно, когда на тебя смотрит сотня пар чужих глаз...

Когда Генри осторожно взял девочку на руки, его охватило чувство спокойствия и уверенности. Ее вес был легким и нежным, и он почувствовал прилив защитной нежности, прижимая ее к своей груди. Когда она надежно расположилась в его объятиях, он мог чувствовать тепло ее тела на своем и мягкость ее дыхания. Уверенной походкой Порядок направился к месту назначения, его шаги были целенаправленными и уверенными. Присутствие девушки в его объятиях было естественным, как будто она принадлежала им, и он двигался с непринужденной грацией, с легкостью ориентируясь в шумной толпе. Поддерживая ее одной рукой, Генри другой рукой нежно прижал ее к себе, гарантируя, что она почувствует себя в безопасности и утешении. Его прикосновения были нежными и успокаивающими, когда он гладил ее по спине нежными, ритмичными движениями, успокаивая с каждым их шагом. Пока они шли по оживленным улицам, внимание Порядочного оставалось непоколебимым, его решимость найти для девушки мирное и спокойное место была ощутимым. С каждым мгновением он искал более уединенную и спокойную обстановку, где она могла бы раскрыть свой творческий потенциал без какого-либо вмешательства.

Городской пейзаж вокруг них постепенно менялся, пока они продолжали свое путешествие. Какофония шума и движения стала отходить на второй план, сменившись ощущением безмятежности и покоя. Непоколебимая поступь Демиурга привела их к месту назначения, где девочка могла найти утешение и вдохновение для своих рисунков. Наконец они прибыли в укромное место, вдали от городского шума и суеты. Здесь царила спокойная и гостеприимная атмосфера, дававшая ощущение покоя и уединения. Это была идеальная возможность для девушки погрузиться в свое искусство, не отвлекаясь ни на что. Генри осторожно опустил ее, убедившись, что ей удобно, прежде чем отступить, чтобы дать ей необходимое пространство в этом сквере.—...да, все что попросишь...—Сказал он и соткал из магической энергии то, что она попросила, скетчбук и карандаш.

1. Ожидание — цвет глаз Демиурга Упорядоченности имеет свойство отображать его настроение, куда подробнее можно посмотреть в разделе анкеты "внешность".

—Как скажешь, больше не буду тебя трогать...—Лесопарк представляет собой пышный зеленый оазис, богатый разнообразными деревьями, в том числе высокими дубами, величественными соснами и нежными березами. Воздух наполнен сладким ароматом полевых цветов и терпким стойким запахом влажной почвы. Солнечный свет просачивается сквозь густой полог, отбрасывая на лесную подстилку пятнистые тени. Прогуливаясь по парку, любой встретит извилистые тропинки, проходящие между деревьями, приглашающими исследовать окружающую природную красоту. Пение птиц заполняют округу, создавая симфонию щебетания и трелей, что добавляет спокойствие атмосфере парка. Напротив можно увидеть небольшой холм, украшенный очаровательными кафе и магазинами, каждый из которых предлагает попробовать традиционную кухню и уникальные товары. Аромат свежесваренного кофе и шипящих блюд разносится по воздуху, маня посетителей остановиться и насладиться восхитительными кулинарными впечатлениями. С этой возвышенной точки обзора можно любоваться лесопарком и мельком увидеть песчаный берег за ним. Море простирается до горизонта, его глубокие синие воды плавно сливаются с небом. Ритмичный шум волн, разбивающихся о берег, создает успокаивающий фон для живописной сцены, вызывая ощущение умиротворения и наполненности. Кажется, что бескрайние морские просторы простираются бесконечно долго, а их красота очаровывает всех, кто смотрит на них и будет очаровывать ещё очень много веков.

—Мг...—Он тяжело вздохнул, разминая шейные позвонки.—Я не большой фанат историй, даже не знаю, чем скрасить этот вечер...Жизнь скучна и однообразна, когда живёшь слишком долго, приходится искать новые пути для поддержания тонуса и продолжения своего собственного существования...А это не самое лёгкое занятие, Лира...—Генри осторожно положил руку на спинку стула, чувствуя гладкую прохладную поверхность кончиками пальцев. Сознательным движением он расположил стул так, чтобы можно было сесть боком к Лире, сидевшей на противоположном краю маленького обветренного стола. Он стоял у входа в очаровательную закусочную, его потертая деревянная поверхность рассказывала истории о бесчисленных совместных трапезах и беседах. Когда Демиург уселся на свое место, он положил правую руку локтем на столешницу, и потертое дерево ощущалось знакомо и успокаивало его совсем немного. Кулак скользнул под челюсть, обеспечив надежную поддержку, когда он подпер голову. Порядочный смотрел на Лиру с чувством тихого созерцания, воспринимая ее присутствие со смесью любопытства и какой-то тоски. Белоснежные кудри ниспадали по его лицу, обрамляя черты неземным каскадом. Каждая прядь, казалось, отражала свет, создавая завораживающую игру тени и освещения, хотя на деле они просто светились слабым, ещё заметным оттенком первого снега. Пряди обрамляли белоснежный металл маски, украшавшей его лицо, замысловатые узоры отражали теплое сияние заходящего солнца. Маска, казалось, хранила в себе собственную историю, молчаливого свидетеля загадочного присутствия.

За маской на мир смотрели огненно-оранжевые глаза, их напряженный танец был наполнен сложным набором эмоций. Когда он посмотрел вдаль, на артефакте появился намек на пустоту, как будто он искал что-то за пределами своей досягаемости. Закатные лучи придали его лицу теплый золотистый оттенок, подчеркивая контраст между светом и тенью. Беспроводной тьмой глазниц и тусклым светом огней в них. В этот момент он сидел в тихом созерцании, загадочная фигура, купающаяся в мягком свете угасающего солнца. Картина была тихой и напряженной, в воздухе между ним и Мирлесс витали невысказанные слова. Это был момент, застывший во времени, наполненный невысказанными эмоциями и нерассказанными историями.

—Ну и задачку же ты поставила, в самом деле...—Наблюдая за шумным городом внизу, его взгляд был устремлен на замысловатый танец жизни, разворачивающийся под ним. Люди двигались целенаправленно, их поспешные шаги создавали симфонию, которая, казалось, пульсировала в ритме самого города. С этой точки зрения улицы и тротуары напоминали вены и артерии, в которых пульсирует жизненная сила мегаполиса. На первый взгляд суетящихся особей можно было принять за муравьев, каждый из которых занят своей личной миссией. Тем не менее, пока Демиург продолжал наблюдать, внутри него произошел глубокий сдвиг. Люди для него уже давно перестали быть простыми насекомыми и превратились в живой, дышащий организм — единое целое, большее, чем сумма его частей. Каждый человек, каждое действие, каждое решение казались частью грандиозного и замысловатого гобелена. Они не были изолированными существами, а скорее взаимосвязанными нитями, сплетающими ткань существования города. Каждый человек является жизненно важным компонентом более крупного механизма городской жизни, внося свой вклад в коллективное движение и энергию, которые поддерживали сердцебиение города.

В этот момент откровения Генри хмыкнул осознанию того, что город был не просто муравейником, а самостоятельным живым, дышащим существом. Люди являлись не безмозглыми трутнями, а важными винтиками сложной системы. Если один из них даст сбой или не сможет выполнить свою роль, это может вызвать волну по всему организму, угрожая нарушить хрупкий баланс, который удерживал все вместе. Продолжая наблюдать, Демиург почувствовал вновь обретенное чувство благоговения перед взаимосвязанностью всех вещей. Город внизу представлял собой не хаотичную мешанину разрозненных личностей, а гармоничное целое, связанное невидимыми нитями взаимозависимости. Это осознание наполнило глубоким чувством смирения и удовлетворения, когда он созерцал сложную паутину жизни, которая окружала его.

Он был выведен из своих мыслей внутренним порывом; ему просто хватило сейчас уйти в себя и, Архей знает, когда проснуться, и это случалось с ним довольно часто, даже как-то незавидно часто. Взгляд приобрел чуть большую ясность, но поза не изменилась. Черная кожаная перчатка покрывала кожу его руки и слегка скрипела, находясь под подбородком Генри, сжатой в кулак рукой, пока он смотрел на падающую на мир тьму, на первые звезды, отражающиеся в водной глади, ощущая спокойное дуновение ветра, несущее аромат соленого бриза и цветов лесопарка. Демиург был одет в этакий симбиоз классического брючного строгого костюма и Лирейского ханьфу. Первое появлялось в строгих угловатых формах брюк, плеч, подола и конечно воротника, а второе в широких рукавах и поясах. Волосы расплетены, длинные белоснежные локоны тянулись вслед за своим владельцам и слегка вздымались в воздух при каждом его движении. Маска имела абсолютно другой рисунок, отличный от уже заезженной красной полосы через левую глазницу. Рука уложена на коленях, с широкими рукавами, но черные кожаные перчатки никуда не делись, да и не сильно мешались. Он был похож на огонек, столько пламенного красного, рыжего, жёлтого. Слегка серого и черного, но теплые цвета все же преобладали. За ним тянулся длинный подол костюма, что еле-еле не касался земли и внешне напоминал отдаленно двойной плащ в виде змеиного языка. А воротник был довольно пушистым, но не выглядел теплым.

Генри сидел на краю смотровой площадки, его взгляд устремлен на горизонт, когда последние остатки дневного света начали исчезать. Город внизу, казалось, затих, его неистовая энергия уступила место более спокойному ритму. На небе появились первые звезды, окутывая мягким светом городской пейзаж. Отдаленный шум транспорта и гул голосов внизу сливались с нежным плеском воды о берег. Чувство безмятежности охватило Порядочного, пока он находился там, окутанный успокаивающими объятиями вечера. Прохладный ветерок принес с собой острый запах соли из близлежащего моря, смешанный с нежным ароматом цветов из соседнего лесопарка. Это была пьянящая комбинация, которая тронула что-то глубоко внутри, пробуждая чувство покоя и самоанализа. Черная кожаная перчатка, закрывающая руку Генри, слегка скрипнула, когда он сжал ее в кулак под подбородком. Его глаза оставались прикованными к темнеющему миру перед ним, впитывая тонкие изменения света и звука. Несмотря на внутреннее смятение, которое часто преследовало его, в его взгляде была определенная ясность — молчаливое признание красоты и спокойствия, окружавших его.

В этот момент Порядок почувствовал глубокую связь с окружающим миром. Вечерняя тишина, подчеркнутая далеким мерцанием звезд, казалось, давала передышку от хаоса его собственного разума. Он находил утешение в простом наблюдении, позволяя себе увлечься приливами и отливами природных ритмов. Когда тьма опустилась на мир, он оставался в своей созерцательной позиции. Город внизу продолжал кипеть жизнью, но с этой точки зрения казалось, будто само время замедлилось до плавного ритма. И в этой спокойной паузе он обрел мимолетное чувство покоя — эфемерную передышку от неумолимого движения своих мыслей.—...что же...Если так подумать, рассказать можно в самом деле огромное количество историй, вопрос только в том, какая из них скрасит спокойный Лирейский вечер?..Даже не знаю...

Генри сидел напротив Лиры, его разум наполнен яркими мысленными образами, которыми он хотел поделиться с ней. Он жаждал, чтобы она поняла глубину его эмоций, увидела сложную картину мыслей и воспоминаний, которые кружились внутри. Но когда он протянул руку перед собой, внезапный укол пробил его. Лира ясно дала понять: она не хотела, чтобы к ней прикасались, а касаться можно было даже посредством эфирной телепатии. Идея телепатически поделиться с ней своими мысленными образами была одновременно соблазнительной и запретной. Он боролся с противоречивыми желаниями внутри себя, разрываясь между желанием преодолеть пропасть между ними и необходимостью уважать ее границы. Это была внутренняя борьба, которая терзала, оставляя его в состоянии неуверенности. Итак, Порядочный сдерживался, воздерживаясь от копания в сокровенных уголках своего разума, чтобы передать Лире свои мысли. Вместо этого он украдкой поглядывал в ее сторону, ища утешения в простом наблюдении за ней. Он смотрел, как она двигалась, ее жесты и выражения лица составляли молчаливое повествование, говорящее о многом без единого слова.

Каждый украденный взгляд открывал новую грань, рисуя ее портрет перед его мысленным взором. Он восхищался тем, как сверкали красотой и интересом ее глаза, тонким изгибом ее губ, когда она улыбалась, и грацией, с которой она держалась. Он как будто фиксировал мимолетные снимки ее сущности, впечатывая их на холсте своей памяти. Несмотря на невысказанный барьер между ними, он почувствовал, что его тянет к Лире, и ему хотелось соединиться с ней в той или иной форме мыслей, слов, беседы или немые минуты проведенные вместе. Он жаждал, чтобы она поняла глубину его чувств, постигла хитросплетения мыслей без необходимости произнесения слов или физического прикосновения. И поэтому он продолжал украдкой поглядывать в ее сторону, молча надеясь, что она сможет уловить проблески эмоций, мелькавших в его глазах. Хотя, на деле, она сказала нет, а значит она отказалась и для него этого было более чем достаточно. Он на мгновение представил, как бы сам рисовал ее, но почему-то перед глазами пронеслись не самые приятные сцены, да, от этого существа веяло не только безграничной добротой, но еще и чем-то мерзотно-густым.

В эти украденные моменты наблюдения Порядок искал связи, выходящей за рамки ограничений обычного общения. Он жаждал молчаливого понимания, невысказанной связи, которая могла бы преодолеть пропасть между ними. И наблюдая, как Лира занимается своими делами, он цеплялся за надежду, что, возможно, каким-то неуловимым образом она сможет почувствовать невысказанную тоску, пульсирующую внутри него. Но надежды разбивались молчанием.—...ну...хотя...это навевает воспоминания о тех днях, когда я, в портовом городе, здесь, на Лирее, преподавал уроки одной знатной особе...Как же давно это было...наверное, пару веков назад так точно...Он был в самом деле чудным ребенком, отличные достижения в разных науках, хорош в магии...а ещё золотое сердце и крепкая воля...Одно только, он был очень своенравным, но не грубым, просто тем, кто отстаивал свою позицию, во чтобы то ни стало...А так же боялся причинить кому бы то ни было вред, потому с атакующей магией и владением оружием у него были весомые проблемы...Сейчас же, я уверен, что мой подопечный стал выдающимся человеком и наши уроки хоть как-нибудь пригодились ему в жизни...однако, чем больше думаю об этом, тем более стойкое впечатление, что он может теперь меня даже не вспомнит...

—У тебя нет причины извиняться передо мной...если ты извиняешься без причины, то это неправильно, так ты выставляешь себя как слабая личность, на которую легко взвалить любую вину, особенно, если она не твоя...—Генри сидел неподвижно, подняв руку в воздух, застыв в момент нерешительности. Он чувствовал, как тяжесть невысказанных слов висит в воздухе между ними. Его желание утешить Лиру боролось с уважением к ее границам. Он видел тревогу, отразившуюся на ее лице, и это затронуло струны его естества. Легкий ветерок шелестел в деревьях, неся с собой запах сосен и сырой земли. Солнце опустилось ниже, заливая ландшафт теплым светом. Глаза Демиурга метнулись от заката к звездам, которые начали мерцать вдалеке, их слабый свет пронзал сгущающуюся тьму. Пока он сидел там, разум кружился от противоречивых эмоций. Огненно-оранжевые огни, пархающие в прорезях его маски, постепенно превратились в нежные мятно-зеленые¹ эллипсы, мягкий и успокаивающий оттенок, который, казалось, противоречил его внутреннему смятению.

Его взгляд скользнул к альбому Лиры, когда она была поглощена рисованием. Он мог видеть силу ее сосредоточенности, ее карандаш, целеустремленно двигающийся по странице. Это было долгожданным отвлечением от напряжения, висевшего в воздухе. Мир вокруг них, казалось, затаил дыхание, словно ожидая, пока кто-то примет решение. Но он оставался неподвижным, пойманный в паутину противоречивых мыслей и эмоций. Воздух потрескивал от невысказанных слов, и он почувствовал укол беспомощности. В этот момент Генри вспомнил, что иногда лучший способ выразить поддержку — просто присутствовать. Он не мог изменить ситуацию, но мог предложить свое молчаливое общение. И поэтому он остался сидеть, его глаза метались между меняющимися цветами неба и движениями рук Лиры, пока она рисовала, безмолвное присутствие в ее мире.—...да так...просто пытаюсь понять, насколько уместно сравнивать город с муравейником или ульем...

—Чувствую, что скорее всего так оно и есть...он, не тот человек, который станет рассказывать нечто подобное...в особенности, что принадлежит к Ордену Хаоса...когда я член Ордена Порядка...—Пальцы Генри слегка дрожали, когда он возился с тканью кармана своего костюма, гладкая поверхность которого скользила под его прикосновением. Осторожным рывком он извлек свой мобильный телефон, гладкое устройство блестело в угасающем свете. Экран был освещен каскадом уведомлений, подавляющее количество сообщений требовало его внимания. Он знал, что рано или поздно ему придется на них ответить, но сейчас его внимание было сосредоточено на другом. Глаза просматривали множество сообщений, каждое из которых было крошечным окном в чужой мир, проблеском его мыслей и эмоций. Он мысленно отметил, что ответит им позже, чувствуя, как на него давит груз ответственности. Положив телефон на стол, Порядочный медленно вздохнул и переключил свое внимание на ленту новостей, цифровое полотно текущих событий и социальных сдвигов. Его маска нахмурилась, когда он впитывал важные темы, мелькавшие на экране. Были истории триумфа и трагедии, потрясений и стойкости, каждая из которых оставила свой след в сознании.

Телефон бездействовал на гладкой поверхности, его свечение отбрасывало неземной свет на столешницу. Взгляд Генри скользнул мимо него, привлеченный бескрайними просторами ночного моря, которое, казалось, манило собой. Мысленно он почти мог слышать ритмичный грохот волн о берег, чувствовать соленый привкус морского бриза на языке. Несмотря на расстояние и препятствия, он почувствовал необъяснимое влечение к далёкому берегу, представляя себе безмятежную красоту, лежащую за лесопарком. Мысль об этой спокойной сцене дала на мгновение передышку от тяжести мировых проблем, и он позволил себе на мгновение перенестись в эту идиллическую обстановку в своем уме.

Он заметил. Глаза Генри на мгновение скользнули по пустым листам альбома Лиры, тонкий шорох бумаги был едва слышен в тихой атмосфере. Он видел ее быстрое, скрытное движение, то, как она спрятала рисунок под пустыми страницами, как будто надеясь, что он останется незамеченным. Но память у него была острая, и он помнил данное ему обещание — предложение запечатлеть его изображение на бумаге, жест, который привел их к этому моменту. Его рука лежала на столешнице с открытой ладонью и приподнятыми пальцами, молчаливым приглашением раскрыть то, что она спрятала. Она не могла не заметить, как сжимались и разжимались его пальцы, как целенаправленно двигалась каждая фаланга, за исключением большого пальца, который оставался неподвижным. Это было тонкое движение, бессловесная просьба, которую можно было интерпретировать как «подай это сюда» или «покажи мне, что там», молчаливая просьба в прозрачности.

Тем не менее, даже когда он молча убеждал ее поделиться своим творением, взгляд Демиурга оставался прикованным к далекому горизонту за сосновыми верхушками. Это был не отстраненный взгляд, задумчивый или отвлеченный, а скорее сознательный выбор остаться в настоящем моменте. Он остро осознавал симпатичную девушку, сидевшую напротив него, ее беспокойство было видно в каждой черте юного лица, в каждом едва заметном движении рук. В тот момент он остро почувствовал тонкий баланс между их общей реальностью и скрытыми эмоциями, которые сохранялись между ними. Тяжесть ее невысказанных тревог висела в воздухе, смешиваясь с невысказанным напряжением ее скрытых произведений искусства. И пока он ждал, пока она раскроет то, что скрывалось под поверхностью, он оказался вовлеченным в тонкий танец предвкушения и понимания, уже полностью присутствуя рядом с девушкой, которая слишком беспокоилась обо всем на свете.—Почему ты так думаешь?..Я знал его, когда ему не было ещё второго десятка...может просто забыл...

—А можно задать не скромный вопрос?..Кто твой учитель?..Мне важно не статус, мне важно имя...хотелось бы понять, может это кто-то из моих знакомых на Лирее...—Вздох Порядочного наполнил тишину, тяжелый, который, казалось, нес в себе груз мыслей и эмоций. Когда он повернулся всем телом к Лире, едва заметное изменение его позы говорило о многом. Глаза, словно хамелеоны, казалось, снова изменили форму и цвет. Некогда знакомый ореховый оттенок теперь превратился в нечто совершенно иное — огоньки в его глазницах напоминали маленькие четырехконечные звезды, их тусклый золотой² свет пронзал воздух и отбрасывал ярко-выраженное сияние. Эти загадочные сферы, казалось, сосредоточились на Лире, их интенсивность есть непоколебимость, пока они врывались в нее с каким-то потусторонним фокусом. Будто он сосредоточил в своем взгляде саму суть звездного света, наполнив его почти гипнотической силой, которая привлекла ее и потребовала полного внимания. Его непоколебимый взгляд давал понять, что в этот момент в мире не было ничего, что имело бы для него значение, кроме нее. Все его существо, казалось, сосредоточилось в этом месте, в этом разговоре, словно он очертил вокруг них обоих защитный круг, отгородившись от остального мира.

Когда он слегка наклонился вперед, его рука изящно скользнула по столешнице, а указательный палец провел металлической вставкой в форме когтя на конце фаланги. Мягкий скрежет металла по дереву создал нежный, ритмичный звук, подчеркивающий серьезность момента. Каждое намеренное движение его пальца, казалось, отражало тяжесть мыслей, тихое шуршание становилось тонким знаком препинания в тишине между ними. Спокойствие в его поведении было ощутимым, безмятежное присутствие, казалось, окутало это место.—...все проблемы зачастую только у нас в голове...потому накручивать себя лишний раз не стоит, Лира...Я уже давно простил тебя, так что перестань, пожалуйста...ничего страшного по итогу не произошло...

—Официант...—Когда другая рука Порядка поднялась, пространство внезапно наполнилось коротким, но резким щелчком, звуком, который прорвался сквозь окружающую болтовню и звон столовых приборов. Это был звук, который требовал внимания, и это удалось. Официантка, молодая женщина с деловым и изящным видом, повернула голову в сторону шума, осматриваясь, пока не остановилась на их столике. Щелчок выполнил свою задачу, и теперь рука Генри мягко вернулась к столу. Его взгляд, светящийся загадочными огненно-оранжевыми огнями, казалось, очертил еще одну фигуру в окружении — саму официантку. Как будто его глаза вели с ней безмолвный диалог, метаясь взад и вперед между ней и Лирой, словно ища во взгляде последней что-то, прежде чем снова вернуться к официантке.

Когда молодая брюнетка подошла ближе, ее поза излучала профессионализм, униформа была четкой и безупречной. Взгляд Демиурга оставался прикованным к ней, непоколебимый и сосредоточенный, как будто он молча призывал ее подойти ближе. Его глаза передавали ощущение открытости и искренности, приглашая ее к разговору с невысказанной серьёзностью, которая противоречила его спокойной внешности.—...принести пожалуйста две чашки чая, клубничное парфе и...стейк с овощным гарниром...

1. Отвлеченность — цвет глаз Демиурга Упорядоченности имеет свойство отображать его настроение, куда подробнее можно посмотреть в разделе анкеты "внешность".

2. Спокойствие— цвет глаз Демиурга Упорядоченности имеет свойство отображать его настроение, куда подробнее можно посмотреть в разделе анкеты "внешность".

Отредактировано Генри Волхайм (2024-01-17 23:57:29)

Генри был там, фигура загадочная и отстраненная. Его глаза, скрытые за маской, казались окнами в пустоту, лишенную каких-либо эмоций и понимания. Он будто существовал в мире, не затронутом сложностями человеческих чувств, в месте, где сочувствие и сострадание не имели никакого веса. Пока он смотрел вдаль, его поза была неподвижной и непоколебимой, ясно, что Порядок оторван от окружающего мира. Отсутствие эмоций сделало его неспособным формировать значимые связи с другими, неспособным понять радости и горести, которые окрашивали человеческие взаимодействия. Не имея способности чувствовать, он подобен машине, работающей на автопилоте, но лишенной какой-либо истинной цели или стремления. Его существование казалось пустой оболочкой, лишенной целей, амбиций и желаний. Внутри него не горел огонь, не было искры мотивации, которая могла бы двигать вперед. Демиург просто существовал, пассивный наблюдатель в мире, который он никогда не мог по-настоящему понять. Итак, было ясно, что кто-то вроде него, который не мог понять тонкости человеческих эмоций, не имел права диктовать, что должны чувствовать другие. Его равнодушие и отстраненность сделали его посторонним, зрителем в мире страстей и чувств.

Когда огненно-оранжевый свет из прорезей маски отбрасывал жуткое сияние на его ничего не выражающее "лицо", это было резким напоминанием о пустоте, что жила внутри него. Генри был существом, дрейфующим в море эмоций, неспособным ориентироваться в бурных водах человеческого бытия. И пока он находился там, потерянный в своем собственном мире небытия, видно, что он навсегда останется чуждым теплоте и глубине обычных чувств для всех, кто их испытывает.

—Быть последователем Демиурга Упорядоченности?..Хотя, наверное, не важно, просто Демиурга...не знаю даже как тебе ответить на такое...Скорее всего, как когда, потому как в Ордене Порядка Демиург воспринимается не как икона для самозабвенного поклонения, а как довольно влиятельный начальник, работодатель...а работу у него можно брать по собственному желанию в любое время, когда же в другое занимаешься своими делами, грубо говоря — свободный график...как-то так...—Генри посмотрел на девушку перед собой, его глаза скрыты за маской, скрывающей истинные намерения, как и внешность, что была вопросом для большинства любопытных смертных. Медленно он опустил взгляд, изучая ее черты с отстраненным, еле тлеющим любопытством, подмечая реакции Мирлесс на пристальный взгляд со стороны другого человека. Пока она говорила, он слегка наклонил голову в сторону, словно пытаясь разгадать загадку новой знакомой.

Время, проведенное с Лирой, может показаться пустой тратой времени, легкомысленной поблажкой перед лицом более насущных дел. В конце концов, Генри мог заниматься организацией, заключать сделки и продвигать божественные интересы. Но для него было что-то притягательное в присутствии девушки, что привлекло его, несмотря на то, что его рациональный разум говорил ему обратное. В Лире была сложность, которая очаровывала, глубина эмоций и мыслей, казалось, затягивала, словно водоворот, всесильная природная стихия. Ее слова и действия создавали рябь в спокойных водах разума, заставляя ориентироваться в бурных потоках ее внутреннего мира. Быть с Лирой словно означало нырнуть в океан мыслей и переживаний, каждая новая эмоция грозила захлестнуть с головой и утянуть на глубину, если он вовремя не выплывет на поверхность. Ее чувствительность к предполагаемому пренебрежению или обидам добавляла дополнительный уровень сложности взаимодействию, поскольку Генри действовал осторожно, чтобы не причинить ей беспокойства. Но казалось, что оно появляется все равно, как бы ты не старался. Несмотря на неуверенность и замешательство, которое приносило присутствие Лиры, Немезида не мог отрицать очарование ее компании. Между ними было магнетическое притяжение, связь, которая бросала вызов логике и разуму. И пока он был там, погруженный в созерцание этой загадочной девушки перед ним, то не мог не задаться вопросом, какие секреты скрываются под ее, казалось бы, хрупкой внешностью.

—...должно быть...но все равно, тех кому я не нужен — больше...—Демиург осторожно держал в руках лист скетчбука, бумага слегка проминалась под его прикосновением. Глаза скользнули по замысловатым линиям и оттенкам рисунка, открывая его собственный портрет, одновременно настолько знакомый, сколь и чужой. Талант молодой девушки очевиден в том, как она с такой точностью передала черты своей модели, но в рисунке была какая-то грубость, намекавшая на ее неуверенность, или неопытность. Изучая эскиз, Порядок не мог не почувствовать укол сочувствия к девушке, которая его создала. Он слишком хорошо знал, какая неуверенность в себе может мучить художника, страх осуждения и отвержения, который часто сопровождает разделение своей работы с другими. Ему было ясно, что она вложила в произведение все свое сердце и старание, но ей не хватило уверенности, чтобы представить его ему. Потому она попыталась спрятать работу.

Мысли обратились к самой Мирлесс, сложной личности, внутреннее смятение которой отразилось и в ее искусстве. Он признал ее склонность позволять эмоциям определять решения, черту, которая отличала ее от других, но также делала ее уязвимой для боли, которой было много вокруг. Хоть он и уважал ее индивидуальность, он не мог отрицать проблемы, возникающие при общении с таким чувствительным человеком. По его опыту, общение с такими людьми, как она, требовало тонкого баланса сочувствия и осторожности. Одно неверное слово или действие может быть легко истолковано неверно, что приведет к непредвиденным последствиям. Понимал, как важно осторожно обращаться с ней, помня о том, как его слова и жесты могут повлиять на ее хрупкую психику. Размышляя этом, не мог не чувствовать ответственности перед той, что его нарисовала. Он хотел поддержать ее творческий потенциал, помочь ей увидеть ценность своей работы, несмотря на ее сомнения.—...ничего страшного...я уверен, что ты сможешь сделать так, чтобы тебе понравилось то что сама нарисовала, верно?..—Генри осторожно скатал рисунок в тугой цилиндр, его движения обдуманные и точные. Бумага, теперь свернутая в трубу, удерживала вес эскиза в своих пределах. Он чувствовал текстуру бумаги кончиками пальцев, легкое сопротивление, когда сворачивал ее, следя за тем, чтобы никакие складки не испортили изящное произведение своеобразного искусства.

Как только рисунок был аккуратно свернут, он потянулся за небольшой резинкой, которую держал в кармашке сумки для таких случаев. С привычной легкостью он закрепил ее вокруг центра, убедившись, что она достаточно тугая, дабы удерживать рисунок на месте, но не настолько тугая, чтобы не повредить бумагу. Эластичная резина плотно облегала трубку, создавая надежное уплотнение, которое защитит эскиз во время его транспортировки. Держа в руках свернутый рисунок, Немезида размышлял о том, как важно бережно обращаться с подобными бумагами. Рисунки, свитки и документы были не просто листками бумаги — они являли собой сосуды творчества, знаний и истории. В их волокнах хранились истории, воспоминания и эмоции, так что крайне важно относиться к ним с уважением и почтением.

Генри так же знал, что рисунки, подобные тому, который он держал в руках, нужно беречь и сохранять. Они были окнами в естество художника, выражением его сокровенных мыслей и чувств. Согнуть, сложить или скомкать такое произведение было бы кощунством — предательством времени, усилий и страсти, затраченных на его создание. С чувством ответственности и почтения аккуратно поместил свернутый рисунок в сумку, на самый верх, гарантируя, что он останется в безопасности во время путешествия.—...выглядит интересно...я и не думал, что в моей внешности есть что-то от совы...занятно...

—В каком смысле?..—Его охватила волна ностальгии, переносящая в давно минувшие времена. В этот момент он вспомнил своего ученика — молодого князя, который когда-то украсил своим присутствием его бытие. Воспоминание о мальчике заполонило разум, и по какой-то необъяснимой причине он обнаружил, что проводит параллели между видением прошлых лет и Лирой, находящейся перед ним сейчас. Мысленным взором Генри видел юного наследника таким, каким он был в детстве: энергичной и решительной душой, с силой воли, которая противоречила его нежному возрасту. Мальчик обладал твердой решимостью и целеустремленностью, которые двигали его вперед во всех начинаниях. Он был решительным в своих выборах и непоколебимым в стремлении к совершенству. И все же под этим фасадом решимости скрывалась доброта и мягкосердечие, которые вызывали трепет к нему у многих, кто его знал.

Генри вспоминал, что молодой ученик чувствителен к мельчайшим нюансам эмоций, как даже малейшее слово или жест могли пробить его доспехи и коснуться чувств. Он был подобен хрупкому цветку, нежному и уязвимому, но излучавшему красоту, которую невозможно игнорировать. И теперь, глядя на Лиру, Порядок видел отголоски той же чувствительности, того же нежного духа, сияющего в ее глазах. Но была разница — резкий контраст между эоном и ученицей перед ним. Немезида знал, что мальчик превратился в мужчину, и вместе с этим ростом произошла трансформация. Уже не тот юноша с открытым сердцем, которым он был когда-то, этот человек научился прятаться за маской, щитом, защищающим от суровости мира. Казалось, он построил стены вокруг своего сердца, стены, которые держали других на расстоянии, стены, которые защищали его от боли и уязвимости.—...ну как же...князь Наньнина, благородных кровей, с винодельней, на которой производят алкоголь высокого качества, последователь Хаоса, искусный маг, хотя в детстве никак не хотел использовать Атакующую школу магии, потому имел потенциал в защитной...а так же мой ученик, если мне не изменяет память, то для всех учеников, учитель учителя считается дедушкой...традиция, Лирейская или именно из Наньнина — мне не известно...

—Все в порядке, тебе не стоит извиняться, если на то нет необходимости, а ещё лучше, не извиняться помногу, да постараться исправить оплошность...но ты уже это сделала...—Официантка целеустремленно вернулась к столу, ее движения казались быстрыми и эффективными, пока она балансировала с подносом, с едой и напитками. С привычной легкостью она поставила перед Мирлесс стакан прохладной, освежающей воды, конденсат которого блестел в мягком свете кафе. Напротив Демиурга она осторожно поставила поднос с дымящимся горячим стейком и шариками отменного мороженого, дразнящий аромат разносился по воздуху и заставлял желудок урчать в предвкушении. Когда девушка отступила назад, Демиург протянул деньги за заказ, в виде специальной карты, которую можно обналичить, глаза его сверкнули решимостью, когда он потянулся к тарелке с шипящим стейком. С самого начала было очевидно, что он заказал мясное блюдо, думая о Лире, и его жест был молчаливым, но глубоким признанием ее таланта и доброты, которую она оказала ему. Без колебаний он пододвинул к ней тарелку с сочным стейком через стол, его непоколебимый взгляд молча выразил намерение убедиться, что она не останется голодной. И не откажется от еды.

Мороженое оставалось нетронутым на подносе перед ним — сладкое искушение, которое он всегда брал для себя. Несмотря на его собственное стремление к сливочному угощению, внимание Генри было непоколебимым, когда он смотрел на Лиру со смесью решимости и ожидания. Немезида не мог вынести мысли о том, что она сидит здесь голодная, а ее талант и щедрость заслуживают большего, чем простое спасибо, даже если сделала она это ради прощения. В тот момент действия Генри говорили о многом – его невысказанное послание было ясным и непоколебимым. Предложив стейк Лире, он не только отплатил ей за прекрасный рисунок, который она ему подарила, но и подтвердил ее ценность и достоинство. Это был жест солидарности и уважения, молчаливое заявление о том, что отказ не будет принят и что она имеет полное право наслаждаться предложенным ей угощением.—...одной водой сыт не будешь...в плане еды и досуга...пока ещё летние деньки, вода будет самое то, но подолгу в ней находиться не стоит...тем не менее, я думаю, что не могу и не хочу тебе отказывать...так что доешь и вот тогда уже иди купаться...

Генри откинулся на спинку стула, чувствуя, как его захлестнула волна замешательства. События дня развернулись так быстро, что у него возникло ощущение, будто он попал в вихрь эмоций, которые не мог полностью уловить. Немезида не мог во всем этом разобраться, и это его озадачивало ещё больше. Глядя на Лиру, не мог не заметить, насколько они разные. Казалось, она хранила свое сердце на виду, ее эмоции всегда были выставлены на всеобщее обозрение, даже если старалась их прятать. Ее нежная и чувственная натура резко контрастировала с его сдержанным и стоическим поведением. Демиург выделялся своей способностью держать эмоции под контролем, оставаться отстраненным и логичным во многих ситуациях. Но эмоциональные всплески Лиры в какой-то степени огорчали его. Ее преувеличенная реакция на его слова, или действия, заставила его почувствовать, что она принимает все слишком близко к сердцу. Как он мог вести с ней содержательный разговор, если она не могла видеть дальше своих собственных чувств? Это, мягко говоря, расстраивало. Сильно расстраивало, но не потому что Мирлесс была такой, нет, а потому что он был таким, что не смог найти подхода к ней.

И все же, пока он сидел там, изо всех сил пытаясь ориентироваться в море эмоций, которые грозили захлестнуть его, Порядок не мог не почувствовать укол чего-то незнакомого. Было ли это сочувствие? Сострадание? Он не был вполне уверен. Все, что он знал, это то, что вышел из себя, тонул в волне эмоций, которые он не мог до конца понять. В этот момент Генри понял, что, может быть, просто может быть, чувствовать — это нормально. Было нормально быть уязвимым, ослабить бдительность и позволить себе испытать весь спектр человеческих эмоций. И когда он посмотрел на Лиру с широко открытым сердцем и обнаженными эмоциями, он почувствовал чувство связи, которого он никогда раньше не испытывал. Но эта связь была больше такой, что девушку хотелось успокоить, нежели открыться ей с более чувственной стороны, но без одного другого не добиться.

Может быть, просто может быть, ему не нужно было все время быть таким замкнутым. Возможно, была красота в уязвимости, в том, чтобы принять хаос эмоций и позволить им вести себя. И, может быть, просто возможно, он мог бы кое-чему научиться у девушки, сидящей напротив него, которая была как открытая книга с вечной драмой в ней. Когда эти мысли пронеслись в его голове, Демиург почувствовал, как его охватило чувство покоя. Возможно, не все всегда имело смысл. Может быть, было бы правильно отпустить ситуацию, сдаться бурному океану эмоций, который грозил поглотить его. И, возможно, только возможно, он сможет найти способ ориентироваться в этой новой и незнакомой местности с чувством изящества и понимания. Глубоко вздохнув, Генри выпрямился на стуле и с вновь обретенной ясностью встретил взгляд Лиры. Может быть, но не точно, он все-таки был готов принять хаос. Не сейчас, но когда-нибудь.

—Ну-ну...все в порядке, не торопись...—Когда Порядок медленно встал из-за стола, его движения были обдуманными и точными, деревянный стул тихо скрипел под его весом. Он положил руку на спинку, обхватил пальцами гладкое дерево и осторожно провел им перед Лирой. Нежным прикосновением он подтолкнул стул ближе к ней, создавая между ними небольшое, интимное пространство. Он сел рядом с ней, присутствие Демиурга, казалось, разрядило воздух вокруг них, его энергия спокойна и обнадеживает. Он протянул руку и начал переставлять предметы на столе, приближая их к Лире, словно создавая вокруг нее защитный барьер. Звон стаканов и шелест салфеток наполнили тихое пространство между ними, мягкая симфония движений. Когда он снова обратил свое внимание на Мирлесс, рука легла на ее макушку, его прикосновение казалось легким и успокаивающим. Нежным жестом протянул ей салфетку, белая ткань резко выделялась на фоне алых капель крови, портивших ее тонкие черты. Он осторожно протер ей нос, собирая капельки на белоснежной поверхности салфетки. Движения медленные и обдуманные, каждое действие наполнено осторожностью и вниманием к ней.—...вот так...—Генри слегка наклонил голову Лиры вперед, чтобы кровь не затекала внутрь. Мягкий шелест ткани наполнил пространство вокруг них, когда он закончил помогать ей, выбрасывая окровавленную салфетку в ближайший мусорный бак.

—Рисунок я тебе вернуть не смогу, уж прости, очень мне он понравился...оставлю себе на память о нашей встрече...—Последним штрихом Демиург потянулся, чтобы пригладить белоснежные пряди волос Лиры, нежным прикосновением заправив их за ухо. Его пальцы задержались на мгновение, интимность этого жеста говорила о многом в тихой обстановке, забыв обо всем. Когда он отстранился, от него исходило чувство нежности и сострадания, молчаливое заверение, что он был рядом с ней в этот момент уязвимости. В тот мимолетный момент, когда Генри сидел рядом с ней, их близость ощущалась в воздухе между ними, расцвело чувство связи. И когда он смотрел на юную художницы с непоколебимой добротой в огненно-оранжевых глазах, было ясно, что в этот момент он был не просто сторонним наблюдателем, а молчаливым стражем, предлагающим утешение и поддержку в трудную минуту.

Мягкое прикосновение материала его перчаток к ее коже, казалось, давало чувство облегчения, создавало барьер между ней и внешним миром. Глубоко вздохнув, Порядок протянул руки вперед, окутав Лиру теплыми и успокаивающими объятиями. Прижав ее милым личиком к своей груди, даря утешения и убежища, он прижал ее к себе, защищая от любопытных глаз и предлагая ей безопасное место в своих объятиях. Рука успокаивающе гладила ее по голове, нежная ласка, жест заботы и нежности. Другая рука рисовала успокаивающие узоры на ее спине, убаюкивающий ритм, который успокаивал и согревал ее в этот момент уязвимости. Генри почувствовал, как на него нахлынула волна благоговения, когда он прижимал эона к себе, не желая отпускать ее в нынешнем состоянии. Он чувствовал беспокойство, и голод, зная, что она на самом деле ничего не ела и нуждалась в утешении больше всего на свете, даже больше чем в пище. Тихим шепотом ей на ухо, едва слышными, но полными искренности словами, он выразил свою признательность за их знакомство и желание провести больше времени в этом интимном положении, пока она не будет готова высвободиться из его объятий. А пока он побудет мерзавцем, что пользуется женской слабостью.

Он заключил маленькую Лиру в теплые объятия, прижимая ее к своей груди. Нежное прикосновение ее тела к нему было похоже на то, будто он держал на руках маленькую птичку. Он чувствовал мягкость ее пушистых белоснежных волос, медленно проводя по ним ладонью, наслаждаясь ощущением каждой пряди, скользящей между кончиками пальцев. После Лира устроилась у него на коленях. Он осторожно направлял ее, помогая найти удобное положение рядом с ним. Теплая щека прижалась к его груди, ища утешения в безопасных объятиях. Осторожным прикосновением он смахнул ее слезы. Другой рукой Порядок слегка поддержал ее спину, гарантируя, что она чувствует себя в безопасности и защищена. Ему не хотелось ничего, кроме как успокоить ее, облегчить ее боль и страхи в данный момент, чтобы можно было говорить нормально, а не через слезы и истерику. В этот момент он полностью присутствовал рядом с ней, сосредоточившись исключительно на том, чтобы обеспечить комфорт и уверенность девушке в своих собственных объятиях. Связь между ними становилась сильнее с каждым мгновением, поскольку Демиург вкладывал все тепло в успокоение обеспокоенного сердца Мирлесс. В этих объятиях, окруженных теплом и спокойствием, они находили утешение в присутствии друг друга, создавая момент чистой связи и понимания.

—...не за что...—Когда Генри осторожно взял Лиру на руки, он прижал ее к себе с чувством нежности и заботы. Его движения обдуманные и плавные, гарантируя, что она чувствует себя в безопасности и получает поддержку в его руках. Мягким прикосновением осторожно усадил ее спиной к спинке стула, наклонившись к столу, за которым сидела маленькая девочка. Потратив немного времени на то, чтобы скорректировать свое положение, Немезида убедился, что собеседница сидит удобно и правильно. Он с трепетом поправил ее волосы, заправляя выбившиеся пряди за ухо, чтобы они не мешали ей, смотреть на мир своими большими серебристыми глазами. Генри потянулся к тарелке с едой, которую он заказал для Лиры. Поставив его перед ней, он убедился, что все разложено аккуратно и под рукой. Аромат восхитительной еды доносился с блюда, соблазняя чувства и приглашая насладиться питательной едой, стоящей перед ней. Ей все ещё нужно было есть, чтобы чувствовать себя еще лучше и не быть голодной, потому что юная художница хотела еще прогуляться на набережную.

—...все в порядке, тебе не о чем волноваться...—Он уложил руку на голову маленькой Лиры, чувствуя под своими пальцами мягкость ее волос. Нежным поглаживанием начал ритмичными движениями ласкать ее, то был жест, призванный передать комфорт и уверенность среди неопределенности. Его прикосновения несли в себе ощущение тепла и нежности, молчаливое обещание, что все будет хорошо и что ей не нужно беспокоиться о хаосе, разворачивающемся внутри ее сердца. Когда его рука скользнула по ее голове, взгляд Порядочного встретился с взглядом Мирлесс, передавая чувство понимания и сочувствия, превосходящее слова.

Надеясь, что напряжение медленно отпустит ее миниатюрное тельце, Генри продолжал гладить ее по голове со спокойной решимостью. Его прикосновения наполнены чувством заботы и защиты, щитом от штормов, бушевавших за пределами их интимного пузыря безопасности. Он почувствовал, как она расслабилась под его прикосновением, рука постепенно двинулась вниз и нежно погладила ее мягкую щеку. Кожа под кончиками пальцев казалась гладкой и нежной, что резко контрастировало с суматохой, которая ее окружала. Каждым касанием он стремился передать ощущение мира и безопасности, напоминание о том, что она не одна сталкивается с любыми трудностями, которые ждут ее впереди. В тот момент, когда рука Генри двигалась с нежной точностью, между ними возникла связь, превосходящая слова. Это была связь, созданная посредством прикосновений и понимания, молчаливое обещание непоколебимой поддержки и заботы перед лицом невзгод.—...разве не ты совсем недавно звала меня к морю?..Уже забираешь свои слова обратно, Лира?..—Упёрся другой рукой в столешницу, подперев кулаком подбородок и спокойно, слегка прищурив металлические веки, смотрит на нее своими глубокими огнями, озаряющими тьму глубоко под белоснежной поверхностью артефактной маски.

—Я не вправе говорить, что ты странная...все странные, "нормальных" просто напросто не существует...да и то, говорить, что кто-то странный, очень субъективно...—Генри, пожимающий плечами, красноречиво говорил о своем взгляде на человеческую природу. Когда он произносил эти слова, было очевидно, что он смотрит на людей через призму принятия и понимания. Для него каждый имел свои собственные причуды и особенности, что делало бесполезными попытки изменить или осудить их. Его заявление подразумевало глубокое чувство сочувствия, признание уникальности каждого человека. Немезида, казалось, верил, что принятие собственных особенностей является ключом к пониманию разнообразия, которое существует внутри человечества. Признавая и принимая собственные странности, человек, возможно, мог бы лучше понимать и сопереживать странностям других.

Поглаживания головы Лиры со спокойным поведением еще раз продемонстрировал нежную и сострадательную нотку в моменте. Казалось, он не просто утешал Мирлесс, но и символически успокаивал любые сомнения или неуверенность, которые могли быть у нее относительно собственной воспринимаемой странности. Представление о том, что восприятие себя как странного или необычного человека может быть обоснованным, в какой-то степени. Порядок предполагал что самосознание имеет решающее значение для понимания своего места в мире и принятия собственной уникальности. Однако также намекал на субъективность странности. То, что кто-то считал себя странным, не обязательно означало, что другие разделяли эту точку зрения. Это тонкое наблюдение подчеркнуло сложность человеческих взаимодействий и восприятий, обозначив важность эмпатии и открытости в навигации по разнообразному гобелену человеческого опыта.

—Обязательно сходишь, не переживай об этом...—Он аккуратно соскоблил остатки парфе с краев миски серебряной чайной ложкой, воздух наполнился нежным звоном металла о стекло. Каждое осознанное движение, казалось, смаковало холодное, сливочное лакомство, будто он не торопился доесть его. Десерт грациозно поддавался прикосновению ложки, предлагая последний снисходительный вкус с каждым движением. Его взгляд, словно горячие звёзды, устремленные вдаль, казалось, пронзал этот момент, потерянный в мире, известном только ему. Мерцающий свет заведения отбрасывал беглые тени на его "лицо", подчеркивая интенсивность размышлений. Словно он на мгновение перенесся в царство собственных мыслей, в место, где время и пространство переплетались плавно.

С последним звоном столовых приборов о теперь уже пустую миску он вернулся из своих раздумий, руки отодвигали тарелки в сторону с чувством тихой досады. В действиях была преднамеренная текучесть, пока он мысленно снова вступал в контакт со своим собеседником, его взгляд теперь спокойный, сосредоточенный и молчаливый. Когда последние следы еды убраны, движения Порядка источали тихую эффективность. Он методично складывал грязную посуду на поднос, расставляя ее аккуратно. Стук фарфора о фарфор приглушен, почти неслышим. Салфетки без особых усилий выплывали из его рук в ближайший мусорный бак, каждое приземлялось с мягким шорохом.—Я не настаиваю, но хотелось бы, чтобы моя маленькая собеседница не была голодна во время прогулки, потому съешь сколько сможешь...

—Ничего подобного...ты меня не отвлекаешь и не печалишь, Лира, так что не накручивай себя, пожалуйста, по чем зря...—Поднялся со своего места. Плавным движением поправил пальто, разглаживая все складки с отработанной точностью. Ткань аккуратно облегала вокруг тела, подчеркивая высокий рост и сдержанные манеры. Слабый шорох наполнил воздух, когда Порядочный отряхнулся, тонкий жест, чтобы избавиться от оставшихся крошек или мусора в своем наряде. Его движения казались неторопливыми, отражение спокойного поведения, когда потратил мгновение, чтобы собраться, прежде чем продолжить. Отодвинув стул назад за стол с легким скрипом по полу, Генри двинулся с чувством грации, помня, что не должен нарушать спокойствие пространства. Стул плавно скользнул обратно на свое место, оставляя пространство вокруг стола аккуратным и упорядоченным.

Приближаясь к Лире сзади, присутствие Генри было успокаивающим, ненавязчивым. Твердой рукой он осторожно отодвинул ее стул, давая возможность удобно встать. Его прикосновение было легким, но поддерживающим, жест помощи. Протянув руку младшей, оказал ей поддержку, чтобы она встала из-за стола. Его прикосновение было теплым и успокаивающим, даже сквозь перчатки, якорем в безмятежном море. Обратив внимание на практические вопросы, Генри потянулся за чековой книжкой. Быстрым, но точным движением он спрятал деньги внутрь, оставив их рядом с подносом в знак благодарности за оказанное им гостеприимство.

После того, как с вопросами разобрались, Порядок взял на себя инициативу, его рука переплелась с рукой эона, чтобы они шли к морю. Чтобы она повела. Шаги вошли в ритм, синхронизированный и целенаправленный, когда они покинули кафе, оставив то позади. Нежный гул разговоров затих вдали, сменившись успокаивающим звуком волн, бьющихся о берег, скрытым за шелестом листвы.—Сможешь провести?..